Верочка
Шрифт:
Большая чёрная лошадь широко кидала стройными ногами, и по временам слышался удар подковы по обнажённой мостовой. Извозчик с узкими плечами и ваточным тазом сидел как кукла, покрикивая: «О!.. гись!» – и мы мчались по Невскому, с его бесконечными магазинами и двухсаженными зеркальными окнами, по Большой Морской, похожей на наш Почаевский проспект, по широкой и просторной Литейной, по Дворцовой и Английской набережным. Колоссальные здания, украшенные статуями, хмуро глядели на пустынную, белую Неву. Тот берег был почти неприметен, и только золотая игла Петропавловской крепости, где часы уныло играли четверти, пронизывала
Я нарочно старался глядеть по сторонам, на всё обращал внимание, мне хотелось занять мозг новыми впечатлениями. Но я всё видел, многим, как будто, интересовался, и ни на минуту не забывал о них.
Лошадь пошла шагом.
На Невском фонари ещё не горели. В белесоватой дымке погасающего дня медленно двигались экипажи двумя потоками, один направо, другой налево. В богатых санях и в ландо сидели нарядные дамы, офицеры в шинелях, франты в цилиндрах.
Мой лихач должен был тихонько ехать за другими. Чья-то лошадь дышала у меня над головой, и я слышал французские и немецкие фразы, смех детей и девушек, басовые ноты мужчин. Направо шёлковый платок огненным пятном краснел на чёрной меховой полости саней, занятых двоими. Я пристально взглянул на девушку, которая держала его в одной руке. Девушка обернулась, и наши взгляды встретились.
– Саша! – воскликнула она.
Это была Верочка.
Сергей Ипполитович тоже увидал меня. Он комически пожал плечами, без тени неудовольствия, и, покачав головой, улыбнулся мне как друг или как джентльмен.
Я поклонился им и, в свою очередь, улыбнулся. Сердце моё страшно забилось. Я им… искренно обрадовался.
Сейчас же я поехал к ним. Сергей Ипполитович поселился, как и говорил, на Большой Морской. У него была прекрасная меблированная квартира. По крайней мере, с первого взгляда она производила выгодное впечатление: всюду бронза, по углам мраморные бюсты. Сдавал её какой-то доктор, которому не повезла практика.
Сергей Ипполитович, раздевшись и войдя в зал, пожал мне руку. Верочка подставила нахолоделую на улице щёчку. Щёчка была свежа как майская роза ранним росным утром. Я поцеловал и обнял Верочку крепче, чем обыкновенно. В ответ она скользнула по мне ярким, несколько недоумевающим взглядом и исчезла в следующей комнате – переодеться.
Дядя усадил меня на диванчике, в беседке, устроенной из тощих олеандров и драцен, и молчал. Мне было неловко.
Стемнело. С улицы в намёрзлые окна проникали лучи газа и быстро тонули в ярком палевом свете керосиновых ламп, горевших в зале. Я смотрел на дядю, при этом двойном свете, и противоположные чувства боролись во мне.
– Соскучился в ***? – спросил, наконец, Сергей Ипполитович, закуривая сигару.
Мне показалось, что он закурил её в замешательстве. Обыкновенно, он курил сигары только после обеда. Протянув мне портсигар и не ожидая ответа, соскучился ли я, он продолжал:
– Здесь, разумеется, веселее. Что ни говори – столица. Масса удобств. Ты видал сегодня – великий князь ехал? Здесь всё дешевле. Возьми квартиры. Где в*** за восемь рублей в сутки найдёшь ты этакой… appartament?
– Так тебе тоже сюда захотелось? – начал он, пососав сигару. –
– Ничего, решительно ничего.
– Ольга Сократовна?
– Здорова, разумеется. Не люблю я её, дядя. Кажется, сплетница…
Глаза Сергея Ипполитовича сверкнули, и он пытливо и осторожно взглянул на меня, не поворачивая головы. Я покраснел.
– Ты хочешь сказать: дама, – заметил он с улыбкой. – У дам вообще язык без костей. А когда они ухаживают за молодыми людьми вроде тебя, то пускаются на отчаянные средства. Они раздражают воображение мальчиков: поверить им, так все только и делают, что… О, да! Ольга Сократовна… Но, мой друг, свет не клином сошёлся. И если тебя Ольга Сократовна так напугала, что ты удрал от неё в Петербург, то…
Он рассмеялся сочным, певучим смехом, таким смехом, каким смеялся, только говоря о женщинах, и слегка хлопнул меня по коленке. Это было совсем по-дружески. Если б не тревожный сверкающий взгляд, опять вполоборота брошенный на меня, взгляд холодный и острый, я принял бы эту дружбу за чистую монету и не сомневался бы, что дядя обрадовался моему неожиданному приезду. Я инстинктивно приготовился к отпору.
– Тут, в Петербурге, по части женского пола – малина! – говорил дядя. – У меня есть приятели, и они, если хочешь…
– Благодарю вас, дядя, не надо, – сказал я. – У меня на это особые взгляды.
– Хе-хе!
Он выпустил струйку душистого дыма и с напряжённой улыбкой смотрел на меня.
– Скажи-ка, что же Ольга Сократовна… о чём она говорила, о чём именно, что ты назвал её сплетницей?.. Любопытно.
– Она говорила… вообще.
– Вообще?
– В сущности, только намекала…
Взгляд Сергея Ипполитовича пронизывал меня. Я замолчал, а у него не хватило смелости, что ли, расспросить меня. Он таким образом долго сидел и всё курил сигару, пока от неё не остался крошечный окурок.
Пот прошиб меня. Мне казалось, что дядя уже догадался, зачем я приехал, а я устал, и так упали мои нервы, что меня страшила скорая развязка всей этой передряги. Но и страстное любопытство шевелилось в моей душе, а потом проносилась мысль, что я сам себя обманываю, что ничего такого на самом деле нет, что я в крайне смешном положении. Когда позади меня раздался стук каблучков и шорох, я вздрогнул от радости – нашему томительному, неловкому молчанию наступил конец. Верочка подошла к нам, нарядная, в пёстром, кокетливом платье, с красной камелией в волосах.
– Садись, Верочка, сюда, между нами, – сказал дядя и слегка отодвинулся от меня, чтоб опростать место.
Верочка повторила дядины вопросы о ***, и я должен был дать те же ответы. Верочка слегка зевнула, а дядя забарабанил по геридону.
– Пора бы обедать, – проговорил дядя.
Верочка встала и, подавив пуговку звонка у дверей, снова села возле меня, но так близко, что платьем накрыла мне руку.
– У нас, Саша, теперь всё шиворот-навыворот. Обедаем часом, а иногда и двумя позднее… Папа, сегодня на обед…