Вероломство

Харрелл Анна

— Привет, Квентин.

Стал красивее, чем прежде. Коренной американец, унаследовавший черты первых переселенцев: густые пепельные волосы, квадратный подбородок. Элегантный, самоуверенный, хотя Ребекка подозревала, что это скорее на поверхности, чем внутри. Квентин всегда боролся со своей излишней чувствительностью. Костюм на нем — модного покроя, в тонкую полосочку, как это принято у деловых бостонцев.

Он прочистил горло.

— Чем могу служить?

— Это твоя идея, или матушки, — дать мне отставку?

— Ты была у нас на контракте, а не по найму. О каком увольнении тогда идет речь?

— Слова, слова, Квентин. Тебе не удастся увильнуть от ответа. Стало быть, ты узнал обо мне,

рассказал маме, а та велела отделаться от меня?

Он поморщился от столь прямого вопроса, но подтвердил ее догадку едва заметным кивком.

— Значит ли это, что длинная рука клана Вайтейкеров-Ридов собирается помешать моему бизнесу в Бостоне?

— Разумеется, нет. — Он поднялся из-за стола. Ребекка с удивлением отметила, какой он высокий. Она успела забыть. — Прошу тебя, Ребекка, взгляни на все с другой стороны.

— Уже. Потому я и здесь. Вам претит мысль, что Блэкберны заработают даже самую малость в вашей фирме.

— Но ты не нуждаешься в деньгах...

— Не об этом речь, Квентин... — Она уже пожалела, что вышла из этого лифта. — Квентин, я думала, мы можем забыть прошлое.

Он на секунду закрыл глаза, вздохнул и покачал головой:

— Ты знаешь, что это невозможно.

Ей надо было это знать. Двадцать шесть лет назад ее отец, отец Квентина и Куанг Тай попали в засаду по вине Томаса Блэкберна. Головорезы Вьет-Конга убили всех троих. Но Ребекка не доставит удовольствия Квентину. Она не заговорит об этом.

Вместо этого она сказала:

— Знаешь, работа над новым проектом была мне интересна с профессиональной точки зрения.

— Ты никогда не умела лгать, Ребекка. Это твой дед...

— Оставь его.

Квентин нахмурился:

— Лучше уходи, не то мы наговорим друг другу такого, о чем после пожалеем.

— Будь проклят ты и твоя матушка.

— Что ж, если тебе станет от этого лучше, — спокойно сказал он.

Лучше не стало. Проклятия не помогут. Ребекка стремительно вышла из роскошного кабинета и по пути к лифту выкинула сверток с рыбой в урну для бумаг, в надежде, что приемная успеет как следует провонять. Пусть Квентин помнит, что у Блэкбернов есть своя гордость.

ГЛАВА 3

Сан-Франциско

Джед Слоан проклинал того человеконенавистника, который придумал смокинг. Он вторично попытался завязать галстук-бабочку. Бог знает, сколько лет прошло с тех пор, как он делал это последний раз. С остальными деталями праздничного костюма он справился относительно легко, да и с бабочкой, разумеется, можно совладать, но времени уже не осталось. Хорошо хоть, что смокинг достался ему задаром: пришлось потратиться только на чистку. Мама — не зря же она из бостонских Вайтейкеров — давным-давно настояла на покупке смокинга, и теперь его достаточно было извлечь из дальнего угла гардероба. С бабочкой вновь неудача — и вот коварная вещица летит под стол. Он наденет джинсы. Конечно, отец и сестра будут удивлены. Но он не станет слушать их сетования, что вот он, мол, какой неотесанный, — зато от возни с бабочкой избавится. И не придется шесть, а то и семь часов, провести в несносном смокинге. Он был на волосок от подобного решения.

Но тут послышался милый, несолидный возглас Май: «Папка!», и он улыбнулся. Дочь приглашала его на выход. Потом она спохватилась и придала своему голосу то, что с точки зрения четырнадцатилетней девочки было светскостью:

— Папа, ты еще не готов? Лимузин ждет.

«Только для тебя», — подумал Джед и справился-таки с галстуком, с третьей попытки соорудив простой, в общем-то, узел. Быстро осмотрел себя в зеркале.

Классический смокинг скрывал его возраст. И бостонские Вайтейкеры, и сан-францисские Слоаны, увидев его сегодня вечером, с радостью признали бы его своим. У него были крепкие скулы Слоанов, темные волосы, круглые глаза чирка и присущий им всем щегольской вид. А ростом (в нем было под метр девяносто) и телосложением он пошел в маму, вторую из четырех жен Уэсли Слоана, которая несколько лет назад удалилась из бостонского общества и теперь жила на восточном побережье Канады в так называемой добровольной ссылке. И была довольна как никогда.

— О! — присвистнула Май, увидев Джеда во всем великолепии. — Скажи — некрасивый!

Он рассмеялся:

— Да и ты не уродина.

Май наморщила хорошенький лобик. Она была наполовину вьетнамка — американо-азиатка. Невысокая, тоненькая девочка, гибкая и сильная, с вьетнамскими миндалевидными глазами и четко обозначенными скулами. Но широкий подбородок и красноватый оттенок черных волос ясно говорили о присутствии англо-саксонской крови. В азиатском квартале ее сочли бы за белую, в белом квартале — за азиатку. Джед с малых лет учил ее быть самой собой, но недавно обнаружил, что Май не уверена, кто она такая. Он попытался объяснить. Во Вьетнаме американо-азиатов называли «буй дой», то есть пыль жизни. Джед ненавидел это выражение, ведь для него Май была светом всей жизни.

— Вот так комплимент, — сказала она отцу.

— Чтобы ты не слишком заносилась. К концу вечера будешь купаться в комплиментах. Ну что, готова?

Яркий блеск глаз дочери говорил Джеду о том, что его единственный ребенок в предвкушении. Было видно, как хочется ей поскорей сесть в шикарный лимузин, довольно неуместно смотревшийся на фоне их маленького оштукатуренного дома на Рашн-Хилл. Она с трудом сдерживалась. Прилежная девятиклассница, Май не утратила непоседливость раннего детства, направив ее в новое русло. Джед и сейчас ждал, что она подбежит к автомобилю, стукнет ножкой по шинам, залезет под капот, посидит на каждом сиденье, испробует все рукоятки и кнопки. Год назад так бы и было. И бывало, по свидетельству деда.

Сегодня, однако, она величаво подошла к элегантной машине, стараясь не помять платье из гладкой, с холодком, бордовой материи, которое удивительно шло к ее нежной коже. Май вежливо поблагодарила шофера, открывшего перед ней дверцу, назвала его по имени, Джорджем, и села на заднее сиденье совсем как взрослая.

Джед обошел машину и сел рядом с Май. Лимузины он ненавидел еще больше, чем смокинги. С дочерью они обычно колесили по Сан-Франциско на стареньком незамысловатом пикапе «Форд-Эскорт», но чаще ходили пешком или пользовались общественным транспортом.

Проигрыватель компакт-дисков привел Май в дикий восторг. Она всплеснула руками:

— Когда это дедушка успел?

— Он обожает всякие штучки, — спокойно заметил Джед.

Уэсли Слоану было шестьдесят пять. Архитектор с международной известностью, он мог потакать своим дорогостоящим причудам. Предложения войти в его сан-францисскую фирму, которые постоянно получал Джед, вызвали бы у большинства архитекторов черную зависть, но Джед, старший из троих детей Уэсли, упорно отказывался. Он предпочитал работать сам по себе, в маленькой студии на заднем дворе своего дома, специализируясь в реставрации, пристройках, перепланировке — в «изящном плотничестве», как называл это отец. Правда, единокровная сестра Джеда Изабель только что получила диплом магистра архитектуры лос-анджелесского отделения Калифорнийского университета и, кажется, была не против окончательно перебраться в Сан-Франциско. Джед надеялся, что отец удовлетворится хотя бы этим. Уэсли Слоан знал — Джеда не переубедить, но он был не из тех, кто легко мирится с поражением.