Версальский утопленник
Шрифт:
— То, с чем нам приходится сталкиваться впервые, часто кажется нам либо таинственным, либо ошибочным.
— Кстати, ваш визит к этому доктору. Как его имя? Я забыл, хотя видел его в отчетах полиции, да и вы мне его называли.
— Месмер. Доктор Антон Месмер.
— И что же? — спросил он, собирая донцем артишока размазавшийся по тарелке соус. — Быть может, вы посвятите меня в ваши магнетические эскапады?
— Нас с трудом провели через толпу страждущих, где можно было увидеть людей всех сословий и званий.
— А вы прошли все вместе, словно крейсерский корабль?
— Право слово,
— Превосходно, очень интересно! Молчу и обещаю больше не прерывать вас.
— И хорошо сделаете, — произнесла Эме, с трудом сдерживая смех. — Слуга провел нас в комнату, где в центре высился чан. Как бы вам его описать? Он был похож одновременно и на бочку для вина, и на бочку для засолки сельди, и на бочонок пороха. А издалека напоминал большой армейский барабан с металлическими стержнями и веревкой.
— Полый или полный?
— Где вы видели полные барабаны? Нам объяснили, что чан наполнен намагниченной водой, битым стеклом, железными опилками и порошком железного шпата. Нан был закрыт металлической крышкой с дырками. Слуга свободно опустил через эти дырки согнутые железные стержни. К стержням были привязаны веревки, предназначенные для страждущих. В зале царил полумрак, шторы задвинуты, и только большие зеркала на стенах загадочно поблескивали, отражая друг друга. Нам все настолько убедительно объяснили, что наши опасения, что мы имеем дело с каким-нибудь фокусником, живущим за счет доверчивой публики, рассеялись как дым. Помощник призвал к тишине, и мы заняли свои места на стульях, расположенных вокруг чана; одной рукой мы держались за металлический стержень, а другой сжимали веревку: ею опоясали нас всех, дабы мы смогли испытать общие впечатления. Вы по-прежнему молчите?
— Я исполняю данное вам обещание. Но раз уж вам по душе моя болтовня, то я спрошу: что ощутили вы?
— Нечто вроде щекотки, похожей на покалывание: такие ощущения испытываешь, когда окоченевшие руки или ноги начинают согреваться. Малышка Лаварель разразилась безумным смехом; бедняжка долго не могла с ним справиться! А наша подруга Лаборд становилась все бледнее и бледнее, и мы уже стали беспокоиться за нее. В этот момент вошел доктор Месмер, одетый в длинную фиолетовую тунику, и можете мне поверить, она нисколько его не портила. Он красивый мужчина и очень пропорционально сложен.
— Вы действительно оказались крайне внимательны.
— Я больше не буду отвечать на ваши вопросы. Когда издалека послышалась приятная мелодия, Месмер медленно обошел нашу группу, что придало моменту еще больше таинственности. Он делал пассы снизу вверх и справа налево, наклонялся к нам и так пристально смотрел нам в глаза, что нам становилось страшно.
— А что происходило с госпожой де Лаборд, когда перед ней предстало это чучело?
— Замолчите, вы же обещали. Сейчас я расскажу.
Гаспар убрал пустые тарелки и принес салат из рябчиков.
Разнообразие ингредиентов, а особенно янтарные ломтики мясного желе, создавали столь живописную картину, что он попросил Эме на минутку прерваться, дабы полюбоваться сим кулинарным шедевром.
— Мы наблюдали за ней. Казалось, она ничего не чувствовала; но вдруг
— Надеюсь, вы тоже удрали?
— Вы крайне любезны, сударь, но я вам не заяц. Любопытство не зависит от возраста. Однако дайте мне насладиться моим любимым салатом и освежиться нектаром из Обанса. При каждом глотке вам кажется, что вы языком раздавливаете сочные спелые виноградины. Понимаю, вам не терпится услышать продолжение рассказа. Но придется подождать.
Гаспар стоял возле их столика, участливо и восхищенно глядя на Николя.
— Осмелюсь сообщить, госпожа поведала мне, что господин маркиз ранен в славной битве при Уэссане. Я долго думал, как угодить вашим гастрономическим пристрастиям и одновременно предложить вам такие блюда, которые не отразятся на здоровье тех, кто изъязвлен стрелами Марса. Так, артишоки являются очень здоровой пищей, питательной и полезной для желудка, а потому идеально подходят для обладателей изысканного вкуса и нарушенного пищеварения.
— Вылитый ваш портрет, — коварно хихикнула Эме.
— То же можно сказать и про устрицы; сочные, легкие для пищеварения благодаря своему солесодержанию, послабляющие и обладающие свойством очищать гуморы.
— Есть их в вашем очаровательном обществе — это рисковать остаться без устриц вовсе, столь быстро вы их поглощаете, — сладким голосом произнес Николя в сторону Эме.
— Наконец, рябчик, чье нежное и легкое мясо, особенно жареное, рекомендуют выздоравливающим.
— Ну а что вы скажете о смородине и ее свойствах?
— О, господин маркиз, смородина освежает, снимает жар, выводит желчь и ускоряет рубцевание шрамов.
— Послушать тебя, дорогой Гаспар, так получается, что я выйду из-за твоего стола не только сытым и счастливым, но и выздоровевшим!
— Я очень на это рассчитываю, — ответил бывший версальский лакей и, наполнив их стаканы, удалился.
— Удивительно, до какой степени люди привязываются к вам и остаются верными вам до конца, — задумчиво произнесла Эме. — Вас либо ненавидят, либо обожают, причем по одной и той же причине.
— И какой же?
— Не скажу, ибо не хочу давать пищу вашему своеобычному самодовольству.
Протянув руку, чтобы шлепнуть его по щеке, она завершила свой жест нежным, ласковым прикосновением.
— Так что же госпожа Лаборд? — вновь спросил Николя. — О чем она говорила, если юным и неопытным особам не следовало ее слушать?
— Понимаете, вопрос деликатный. Лаборд ваш друг.
— Вы сказали достаточно; к тому же я считаю его неспособным на недостойный поступок.