Вершина Столетова
Шрифт:
Пушечная пальба длилась весь день. Но если бы одной пальбой турки и ограничились! У них хватало солдат и на то, чтобы устанавливать новые батареи, и на то, чтобы обходить нас траншеями. А чтобы мы не могли каким-либо образом усилить защиту своих флангов, чтобы не мешали им сжимать свою подкову, турки продолжали тревожить наши позиции с фронта — у них и на это доставало сил.
Правда, действия неприятеля уже не были столь настойчивы, как накануне. Главный смысл их, видимо, был не столько в попытке сбить нас с занимаемых позиций — сколько уже таких попыток
В постоянном напряжении держали наших солдат турки и в перерывах между атаками. Они так пристрелялись, что выставленные из ложементов шапки моментально пробивались в нескольких местах. Одновременно с установкой новых батарей неприятель занял меткими стрелками и все соседние высоты, господствующие как над флангами, так и над ведущей в тыл Габровской дорогой. Сидит себе в полной безопасности такой стрелок или несколько стрелков где-нибудь на удобном уступе скалы, за большим камнем или в кроне дерева и не торопясь постреливают с утра до вечера, благо что и еды, и воды, и особенно патронов дадено на несколько дней. Только стреляй не ленись. Один притомился, другой начал. Стреляют на выбор, в первую очередь по офицерам, по артиллеристам. За водой какой-нибудь солдатик направился к источнику, тоже хорошая цель: пусть ждут его изнывающие от жажды товарищи! А новый охотник вызвался за водой, и его на мушку…
Получалось так, что чуть ли не каждый защитник Шипки, будь то офицер или солдат, как бы постоянно чувствовал себя на мушке. Даже в ложементах, в укрытиях нельзя было считать себя в безопасности. Брустверы укрывали ратника от фронтального огня. А тут турецкий снайпер стрелял сверху: ему и видно хорошо, и спрятаться от него некуда. А куда нельзя попасть прицельно, туда турки приноровились стрелять навесно. Конечно, далеко не каждая пуля попадает в цель, но на перевязочном пункте, находящемся между позициями и большим госпиталем, было несколько человек убито и много ранено именно пулями, падавшими сверху. Такими шальными пулями был убит генерал Дерожинский и ранен в ногу генерал Драгомиров.
Чтобы получить представление о том, как густо был насыщен смертоносным свинцом весь воздух Шипки, достаточно указать на такой пример. В одной стрелковой роте выбыло из строя 30 человек во время передышки, когда люди находились под прикрытием вала!
Трудно сказать, одна пуля из десяти или одна из тридцати попадает в цель при такой стрельбе. Но если есть из чего и есть чем стрелять, почему бы не делать этого?! Когда, случалось, наши солдаты выбивали неприятеля из его укреплений, их всегда поражало обилие боезапаса. У каждого стрелка ящик патронов, хоть целый день стреляй, хватит и еще останется…
Кажется, Сулейман-паша начинал оправдывать свою репутацию умного, талантливого полководца. Не давать защитникам перевала ни минуты покоя, держать их в постоянном напряжении, изматывать физически и морально — что можно было придумать умнее такой тактики при сложившихся обстоятельствах?!
И надо признать, что туркам если не полностью, то почти удалось добиться своего. Исход тонко задуманного дела опять решил лишь не запланированный неприятелем беспредельный героизм и находчивость русского солдата.
…К вечеру ружейная и артиллерийская канонада со стороны турок стала стихать. Рытье траншеи и то, кажется, приостановилось. Неприятель словно бы решил и сам отдохнуть и дал наконец долгожданную передышку защитникам перевала. Правда, пули продолжали свистеть, но уже начинало смеркаться, и, значит, прицельной стрельбе тоже приходил конец.
Защитники Шипки ожили. Кто помогал санитарам отвести или унести на носилках раненых, кто поправлял разбитые артиллерией укрепления, кто отправился за водой. Даже шутки и смех послышались среди повеселевших солдат, когда они утолили мучившую их весь день жажду и съели по сухарю. Теперь бы только еще хоть немного поспать! Начиная с тревожной ночи с 8 на 9 августа это, считай, уже третьи сутки солдатам было не до сна.
Неприятельский стан озарился бесчисленными кострами. Турки готовили ужин. У них все шло обычным порядком: работа, еда, отдых.
А нашим солдатам и болгарским братушкам и на ужин, кроме сухаря, ничего не нашлось, и до отдыха было еще далеко.
Раненых унесли. Теперь надо было захоронить убитых.
После того как были вырыты братские могилы, к ним потянулись длинными вереницами носилки с подобранными на поле боя, уже свое отвоевавшими орловцами, брянцами и ополченцами. Священники творили краткую заупокойную молитву, окружавшие могилу офицеры и солдаты, подняв горсть шипкинской земли, посылали ее на уснувших вечным сном своих боевых товарищей, потом могилу засыпали.
Это были воистину братские могилы: русские солдаты лежали в них вместе со своими болгарскими братьями.
Генерал Столетов придавал большое значение этому последнему акту каждого боя. При первой же возможности павшие должны убираться с поля боя! Завтра солдат должен видеть перед собой врага, а не труп своего товарища. И у солдата должна быть уверенность, что, если и ему суждено разделить участь павшего товарища, он будет похоронен по-человечески. Для мертвых совсем не важно, где и как их похоронят, но это очень важно для живых!
А еще, стоя над братской могилой, Николай Григорьевич всегда вспоминал свой тихий Владимир, свою семью и думал, что у каждого из тех, кого они зарывают, тоже ведь где-то есть отец с матерью, жена и дети, братья и сестры. Как-то они перенесут известие о безвозвратной потере?..
Пока одни искали и хоронили убитых, другие углубляли траншеи, наращивали брустверы. Отошли солдаты на отдых только далеко за полночь.
А 11 августа утром чем свет разбудил защитников Шипки не обычный будильник, не гром пушек, а отчаянный крик: