Вершина Столетова
Шрифт:
— Правление и партийная организация.
— Ах, вон как! Успел уже и других «сырыми» настроениями заразить! Хорошо. Тогда поговорим об этом в райкоме. В самое же ближайшее время. Посмотрим, как вы там запоете.
Настращав Хлынова всякими карами, Сосницкий уехал.
А сегодня вот пожаловал снова.
Андрей проверил у одного трактора карбюратор, у другого клапаны, еще раз осмотрел плуги, сеялки.
— …если и сегодня не начнете, пеняйте на себя! — Сосницкий угрожающе потряс портфелем, перекинул его с руки на руку и зашагал к тарантасу.
— Что, опять стращал? —
— Опять, — невесело усмехнувшись, ответил Хлынов. — Вообще-то нехорошо получается. Если и вправду на бюро райкома потянут… представляешь, сколько шуму он там наделает? Не хотелось бы.
— Ничего. Лишь бы посеять в срок. Тогда пусть шумит.
Хлынов посмотрел на стоявшее в зените солнце, взял горсть земли, сжал ее и бросил. Земля поспевала с каждым часом.
Перед первой бороздой Андрей собрал трактористов и прицепщиков.
— Вот что, ребята… — сказал он.
Илья Ефимович пощупал свои усы, словно удостоверяясь — на месте ли они, посмотрел на дородную жену Дарью и выразительно крякнул.
Андрей улыбнулся:
— Ты, Илья Ефимович, не обижайся, поговорка у меня такая. Так вот…
— Это, наверно, насчет того, что, мол, сев в короткий срок проделать, — не дождавшись, пока бригадир возьмет разгон, высказал свое предположение Тихон Поздняков. Он стоял около машины и сосредоточенно очищал налипшую на траки грязь.
— А хотя бы и насчет этого, — ответил за Галышева Илья Ефимович. — Что сев, что уборка — срочность одинакова. Весенний день — год кормит.
— Это нам, Илья Ефимович, известно.
— Да, все это вы знаете не хуже меня, — согласился Андрей. — Я о другом. Сегодня — первый день нашей работы. И я просто хотел сказать: пусть он будет хорошим днем!
Трактористы переглянулись: видимо, они не ждали, что речь бригадира будет такой короткой.
— И еще… — взглянув на маленький флажок, зажатый в руке, добавил Андрей. — Сколько кто вспахал, посеял, каждый будет знать сразу же, к концу своей смены. Кто больше всех — об этом тоже бригада будет знать, на той машине сегодня же вечером я установлю этот флажок. Он маленький, но его видно издалека. Его будете видеть и вы и все колхозники… Ну, в час добрый!
Флажок вечером получил Тихон Поздняков. Он вспахал полторы нормы.
— Ай да мы! Ай да Тиша! — увидев флажок на радиаторе своего трактора, воскликнул сменщик Позднякова Иван Лохов. — Выходит и впрямь — т и ш а едешь, дальше будешь.
Лохов — весельчак и балагур. Глаза у него хитроватые, с прищуром, с постоянным усмешливым огоньком в глубине. Любит позубоскалить над товарищами, над всем, что случается в жизни, даже над своим маленьким ростом и кривыми ногами не прочь посмеяться под веселую руку. Больше всех доставалось от него Позднякову. При первой же встрече он сказал сменщику:
— А тебя, друг, не иначе еще в детстве чем-то обделили.
И действительно, стоит взглянуть на Тихона, и сразу видно: не живет человек, а неприятную повинность отбывает на земле. И сердит он постоянно, словно не с той ноги каждое утро встает, и чем-то недоволен всегда. С товарищами
— Ну, Тиша, за столом ты работничек! — не раз восхищался Лохов. — На что уж я на маршах привык на ходу пищу заглатывать, а за тобой и мне не угнаться.
А сегодня Поздняков отличился и в поле.
Почувствовав себя героем дня, он несколько подобрел, почти приветливо встретил своего сменщика и даже попытался улыбнуться.
— Кто как, а я не люблю языком зря трепать. Мне подавай дело.
— И побольше каши, — в тон ему, серьезно добавил Лохов.
К месту заправки подъехал Женя Мошкин. По-девичьи мягкое красивое лицо его и выбившиеся из-под кепки густые волосы были забрызганы грязью.
Тот же Лохов как-то сказал Жене:
— Не понимаю, как ты попал в трактористы. Такая, можно сказать, поэтическая личность и вдруг… Тебе бы в симфоническом оркестре на дудке любовные арии насвистывать!
Но сегодня Мошкину было не до шуток. Он хмурился и молчал.
Оказалось, что Женя завяз со своим СТЗ в одной еще не успевшей высохнуть промоине и потерял целых три часа. Просил взять на буксир работавшего рядом Позднякова, но тот посоветовал или выбираться самому, или подождать, пока он закончит один участок и будет переезжать на другой.
Андрей отлучался с поля и ничего этого не знал.
— Что же это ты, Поздняков? — спросил он у Тихона.
— А ничего, — ответил тот. — Не считай ворон, гляди под ноги. Мне что было сказано нынче утром? Паши больше, горючего жги меньше. К чему же я на дядю и время и горючее буду тратить? Пора горячая, каждому до себя.
Таким многословным и важным Тихона еще никто до сих пор не видел. Красный флажок на радиаторе придал ему солидность, неизвестно откуда взялось и красноречие.
Мягко выкладывая дорогу гусеницами, подъехал третий трактор.
— Глуши, Илья Ефимович, — махнул рукой в сторону Груздева Андрей. — И все идите сюда.
Трактористы сгрудились около поздняковского трактора.
— Бригада сегодня работала в общем хорошо, — сказал Андрей. — Но… но Тихон Поздняков совершил неприглядный поступок. Он поступил по поговорке «моя хата с краю», которая давным-давно устарела…
— Бытие же определяет сознательность, а Тихон с утра ничего не ел, — вставил Лохов.
Никто не засмеялся.
— Я тоже так думаю, что Поздняков сделал это по несознательности, — снова заговорил Андрей. — Будем считать, что в первый и последний раз. Пусть никто из нас никогда не скажет, что ему дела только до себя. Так говорят там, — Андрей показал пальцем куда-то за плечо, — а мы должны держаться друг за друга. На этом мы стоим, этим мы и сильней их.