Вершина Столетова
Шрифт:
То, что Михаил поспорил с «академическим», как его называли другие агрономы, стариком, Ольгу и обрадовало и встревожило. Уж слишком старомодным, подозрительным ко всему, что не укладывалось в рамки инструкций, был этот Николай Илларионович. И сама она в свое время не смогла найти с ним общего языка. Но она как-никак агроном, а что мог возразить на его ученые слова Михаил! И вообще, не зря ли погорячился он…
— И все это еще ладно. Мало ли какой номер по своей агротехнической малограмотности может выкинуть тракторный бригадир! Самое-то
Ольга послушала и вышла.
Зинаида Саввишна вручила ей две папки:
— Эти документы для ознакомления, а эти — для исполнения.
Бумаги были изрядно устаревшими. В одной объяснялось, как надо задерживать талые воды, в другой — как строить пруды. Еще сообщалось, что гидротехник для выбора места под плотину на реке Вязовке будет выслан в район в ближайшее время. «К сведению!» — размашисто подписал Васюнин сверху. Однако жизнь опередила и эту бумажку: гидротехник «Водхоза» приехал из области еще вчера. На сегодня намечено провести обследование Вязовки.
Ольга прочитала еще пять-шесть документов и отнесла папки к Зинаиде Саввишне: все принято к сведению, все, что не исполнено, — будет исполнено!
На Вязовку кроме гидротехника собирались также Васюнин с председателем райисполкома. Времени было еще немного, и Ольга решила не дожидаться всех, а уехать одна, с тем чтобы по дороге заехать в Ключевское и повидать Юрку. Сына вместе с Леной она отправила в Ключевское, к матери, как начались поливы, и видеться с ним приходилось редко.
Ольга вышла на перекресток, перед выездом из села, и дождалась попутной машины.
Посадил ее незнакомый шофер в пестроклетчатой ковбойке. Прежде чем открыть дверцу кабины, он мельком взглянул в зеркальце над ветровым стеклом и зачем-то провел рукой по спутанным кудрявым волосам.
Справа от дороги работал трактор. За ним неотрывно тянулось огромное клубящееся облако пыли. Ветра почти не было, и пыль, возникая сразу же за культиватором, поднималась высоко-высоко. Солнце так иссушило землю, что верхний слой ее обратился в порошок.
Ольга кивнула на трактор: видите, мол, что творится на полях? Но шофер понял ее по-своему.
— Да, работка пыльная, — вежливо проговорил он.
Ольга молчала всю остальную дорогу. Ей было удивительно и обидно, что люди могут смотреть на одно и то же и видеть разные вещи: один видит бедствие, другой — только обыкновенную пыль.
Вот и Ключевское. Матери дома не было. Юрка с Леной собирались обедать. Когда Ольга вошла, Юрка умывался. Он неумело намыливал руки, тер подбородок, щеки, плескался, но грязь за ушами и на шее так и оставалась нетронутой.
— Ну-ка, давай я тебе помогу. — Ольга подошла к Юрке и начала сама умывать его. Каждое прикосновение к его худенькому телу радостно отзывалось в сердце, точно радость эта передавалась через кончики пальцев, как ток. А Юрка довольно фыркал, блестя отцовскими
Сели обедать.
Захлебываясь, торопясь и не успевая прожевывать, Юрка рассказывал новости своей ключевской жизни.
Новостей у него накопилось много. Ведь надо было упомянуть и о соседской собаке, которая уже учит ходить своих маленьких кутят, и о пролетевшем вчера и сделавшем над селом круг самолете, и о гнезде какой-то серенькой птички, которое он обнаружил в крыжовнике, и еще о десятке столь же важных и интересных вещей.
— Знаешь, как мы играем? В конницу!.. А то еще ползаем… пластом ползаем.
— Не пластом, а по-пластунски, — авторитетно поправила Лена.
— Все равно! — Юрка отмахнулся, недовольный тем, что его перебивают, и продолжал: — А я бабочку, нарядную-нарядную поймал. Постой, она у меня в коробке, сейчас покажу!
Ольга слушала сына и думала, что готова, наверное, хоть целый день вот так просидеть с ним, болтая о разных пустяках.
А Юрка, видимо, исчерпав весь запас новостей, мало-помалу замолк и уж начал нетерпеливо ерзать на месте и поглядывать в окно, за которым играли не то «в конницу», не то еще в какую-то игру его товарищи.
— Да чего уж, иди. — Ольга провела рукой по челке сына и легонько подтолкнула в плечо. — Иди, гуляй…
«Да, ему нет дела до того, хорошо мне одной или плохо. И нужен ему только тот, которого он полюбит сам». Пришла на обед Татьяна Васильевна.
— Что, дочь, теперь тебе одной скучно? — наливая в умывальник, спросила она. — Ничего, ты помоложе, да и к делу не так, как я, привязана — захотелось, всегда приехать можешь… Пообедали? Собери-ка и мне уж заодно.
Ольга налила щей, нарезала хлеба и села на лавку, на свое любимое с детства место, у края стола.
Мать рассказывала, как идет подготовка к уборке, жаловалась на нехватку людей, на сухую погоду.
Ольга как-то к слову спросила, бывает ли у нее по-прежнему Костин.
— Наезжает. Уж на что пора летняя, горячая, а все равно нет-нет да и заявится. Смышленый парнишка, из него толк выйдет. Когда первый-то раз пришел да сказал, что за помощью, ну, думаю, председатели в Березовке меняются, а колхоз как был у нас нахлебником, так и останется. А он, оказывается, за помощью, да не за той.
— Смотри, как бы этот смышленый парнишка на будущий год тебе пятки не отдавил.
Мать усмехнулась:
— Ну нет, до нашего колхоза им еще далеко. На будущий год им бы на ноги как следует встать, и то слава богу.
— А Костину где на ноги встать, тут же и тебя догнать, а может, перегнать.
— Ну, ну, не пугай. Посмотри-ка на хозяйство — на ихнее и на наше, посмотри на поля, сравни.
— А разве это важно?
— А что же еще? — Мать удивленно и несколько покровительственно поглядела на Ольгу. Больше всего Ольгу задевал вот этот покровительственный тон.