Вершинные люди
Шрифт:
По приезде в город я отнесла эти новенькие туфли, только раз надеванные на выпускной вечер, к сапожнику и попросила укоротить каблук с семи сантиметров хотя бы до пяти.
— Можно это сделать?
— Можно, — сказал сапожник, — но я бы не советовал.
— Почему?
— У вас будет задираться носок и закручиваться вверх, как у клоунов, — разъяснил он.
— Ничего, — решилась я. — Отрезайте.
Как выглядели со стороны мои туфли, столь странным образом приспособленные к делу, не знаю, но я добросовестно носила их до естественного выхода из пригодного состояния. Однако главное практическое
В одно из воскресений я вернулась в город не вечерней электричкой, а утренней и отправилась на поиски новой квартиры. Тогда еще не было рекламных газет, тем более не было Интернета, и главным источником, откуда можно было взять сведения о сдаче внаем квартир или уголков, был стихийный междусобойчик у бюро обмена квартир, где собирались маклеры. Но туда я дороги не знала. Поэтому мне оставалось одно: ходить по тем улицам, которые подходили по расположению, и читать объявления на столбах, заборах и стенах. Так я и сделала.
Я пошла в центральные кварталы, ограниченные улицами Короленко, Чкалова и Ленина, внутри которых в то время находилось еще много частных домиков. Здесь объявления висели почти возле каждого из них, но они были устаревшими — все уголки, куда я обращалась, оказывались занятыми. Мне отказывали и тут и там, и с сожалением и со злорадством, и со словами поддержки и с упреками, что я поздно кинулась искать, дескать, надо было это делать в августе. От долгой ходьбы неимоверно гудели ноги, я устала и повесила нос, а удача все не улыбалась мне. Стало ясно, что любые поиски напрасны, действительно, уже ничего найти не удастся.
День клонился к вечеру. На улицах стало другим движение прохожих, переменившись с хаотичного и порывисто-торопливого на упорядоченное, неспешно-прогулочное. По-иному зазвучали и голоса, они утратили резкость и нервозность, стали глуховатыми, стишенными, степенными. Повсеместно завершались дневные заботы, доканчивалась подготовка к новой рабочей неделе, наступало время отдыха, традиционных вечерних прогулок по городу. Кое-где, куда солнце уже не доставало, засветилось в окнах. Всем здесь находилось место, все имели свой угол и кров, и только я продолжала бродить, тычась в чужие двери, получая отказы, не находя приюта, словно выброшенная сюда из другого мира. Почему же здесь не так, как у нас? Разве в Славгороде меня оставили бы одну, видя погрязшей в проблемах, не позволяющих заниматься делами? Тоска по родному дому полоснула сердце, залила его болью. На память пришли воющие на луну собаки, неприкаянные, не обретшие друзей среди людей, каких я иногда видела в полях за нашим огородом. Где-то мои папа и мама тоже покончили с делами и усаживаются под яблоней ужинать, потом они войдут в дом и включат телевизор, не подозревая, как мне здесь плохо.
Я поняла, что уже поздно и стучаться в двери домов со своими бесполезными вопросами о наличии свободного угла неприлично — люди не станут открывать из осторожности или даже из страха, а мне будет еще обиднее. Во дворе одного из домов по улице Ленина, между Комсомольской и Чкалова, я села на лавочку отдохнуть и от отчаяния, от невозможности расположить к себе этот коварный, неласковый город, от его глухоты, от своей потерянности
Я не услышала, как ко мне подошли.
— Что случилось, девонька? — вопрос прозвучал почти по-славгородски тепло и участливо.
Я подняла голову — возле меня стояли две очень красивые, нарядно одетые девушки, словно сошедшие со страницы журнала мод. Настоящие горожанки, таких показывают только в кино, подумала я, продолжая их рассматривать. До приезда в город я представляла себе, что тут все должны быть такими, но это оказалось не так. И вот они появились — такие, какими горожане казались мне издалека. Девушки были совсем молоденьки, от силы лет на пять старше меня.
— Тебя кто-то обидел? — дуэтом допытывались они, пока я молчала.
— Нет, — сказала я. — Но так получается, что да, — и я объяснила причину слез.
Они выслушали мой рассказ внимательно, с большим сочувствием и тут же пообещали, что не оставят меня в беде, обязательно что-то придумают. И принялись обсуждать между собой различные варианты, как это можно сделать. Их искренность была такой настоящей, а участие таким горячим, что это вселило в меня надежду, я постепенно успокоилась.
— Галя, вы же с мамой живете вдвоем, — наконец сказала та, которую завали Зиной. — Возьмите ее к себе!
— Ой, — растерялась Галя. — Не знаю, мама не согласится.
— А мы ее уговорим! — настаивала Зина. — Смотри, какая хорошенькая девочка и совсем одна в чужом городе. Вспомни, твоя мама тоже ведь из села в город приехала.
— Боюсь, она не захочет, — твердила Галя. — И потом, я работаю по сменам... Нет, это всем будет неудобно.
— Да это только на первый случай, позже мы ей найдем что-то более подходящее! — уже не отступала Зина. — Через своих знакомых, через сотрудников. У нас же больше возможности это сделать, чем у нее. Что же она будет ходить по улицам, как сирота? Ну!
— Пошли! — решилась Галя и первой зашагала к порогу своего домика.
Галина мама сидела около стола и лущила фасоль, она оказалась добродушной толстушкой, похожей на многих сельских женщин.
— Мама, эта девочка плакала у нас во дворе, — Галя опустилась на корточки перед матерью, в двух словах рассказала, с чем они пришли, и уговаривала ее согласиться. — Надо ей помочь.
— Плакала? — переспросила Галина мама. — Плакать не надо, — и она согласилась взять меня к себе: — Ничего, детка, пока поживешь у нас, а там мы тебя пристроим более удобно, — сказала она. — Вези сюда свои пожитки.
Девушки, успокоившись, что со мной все уладилось, тут же заулыбались и побежали в парк на танцы, а я, не помня себя от радости, помчалась за вещами.
Тяжелый чемодан обрывал мне руки, идти от дома Евдокии Андреевны, мамы Владимира Ивановича до остановки трамвая казалось близко лишь с пустыми руками. Сейчас это расстояние увеличилось в несколько раз. К тому же трамвай пришел на остановку переполненный, и я не смогла в него втиснуться. Сумерки сгущались, и я боялась, что в темноте не найду тот дом, где меня согласились приютить. Волнение накатывало волна за волной, нарастало с каждой минутой. Наконец я решилась приблизиться к входной двери очередного трамвая, несмотря на то что людей в салоне было много. И тут чьи-то крепкие руки подхватили меня сзади и почти что внесли в трамвай: