Вершины не спят (Книга 1)
Шрифт:
— Как зачем? — отвечал Давлет. — Я буду с этой башни говорить речи.
— Какие речи?
— Разные речи. Умонаправляющие. Люди будут проходить мимо — жемат за жематом, — а я буду говорить им речь. Разве не видел ты этого в Нальчике? На площади перед Атажукинским садом? Там речи говорит Инал, а я буду говорить речи здесь.
— О чем же ты собираешься говорить? — Буду сообщать новые законы.
Тут умолк даже Астемир. Можно ли что-нибудь возразить против такого полезного начинания? Чувствуя, что привел Астемира в замешательство, Давлет поспешил добавить:
— Я буду говорить, но ты тоже будешь стоять рядом со мною. Тебя вот хвалили прежде, но Инал и Казгирей поняли, что нет в Шхальмивоко
Новый председатель понимал толк в своем деле. Он поучал односельчан:
— В первую же пятницу будете идти мимо меня и махать мне руками и кричать салям… Только научитесь кричать правильно, а то вы все еще вместо «ура» кричите «оре-да-да»… Срам! Вдруг из земотдела приедет человек и станет рядом со мною и Астемиром… Или приедет сам прокурор… Я вам пошлю от Советской власти салям, а вы, шайтановы дети, вместо «ура» станете кричать «оре-да-да»… Срам, и только!.. Вас буду учить этому. Вот какое теперь будет дело.
— Астемир тоже хочет учить, — заметил кто-то из стариков.
Но Давлет за словом в карман не полез.
— Что за учитель Астемир? Чему учил он в своем доме? Я уже тогда знал, что русский мастер Степан Ильич состоит в заговоре и скоро будет переворот… А Астемир только объ яснял русские слова Степана Ильича кабардинскими словами. «Пусть все это совершится, — думал я уже тогда. — Все равно без Давлета они не ступят шагу». И вот вы теперь видите, как оно выходит. Благодарите бога, что вы имеете в Шхальмивоко такого человека, как Давлет… Кто первый советчик Инала и Казги рея? Давлет. Кто построил башню под назва нием трибуна? Давлет. Кто вывесил красный флаг? Давлет. Кто не спит по ночам? У кого болит голова за всех землепашцев, чтобы до стать семян для озимых? Кто спасет вас от за сухи? Завтра поеду к тебе на поле, — вдруг обращался он к карахалку, понемногу постигавшему, каким человеком наградил бог Шхальмивоко. — Поеду к тебе на поле, проверю, как использовал ты новый надел земли, глубоко ли вспахал, густо ли сеешь? Вон, смотрите, Муса с каждой новой десятины по сорок возов камней вывез, чуть было не загубил на этом своих волов, а у тебя — да расшевелит твою совесть аллах! — на участке птицы уже все семена склевали… Разве это пахота!
— Давлет! Что ты равняешь меня с Мусой? У Мусы чуть не десяток коней да столько же волов, да он еще купил верхового коня у Астемира, а моих лошаденок и конокрад не берет.
— Меня Советская власть с большим смыслом поставила у земельных дел — установить новые законы, выяснить, кто лодырь, а кто нет, кому оставить землю, а у кого отобрать… Если бы я был русским человеком — уберег меня от этого аллах, — я был бы прокурором! А знаете, кто такой прокурор? Инал и тот бегает от прокурора, как медведь от кабана. А я с прокурором из одной чашки махсыму пью… Да пошлет аллах прокурору доброе здоровье! Он мне первый кунак… Пусть попробует кто-нибудь жаловаться на меня прокурору, — дальновидно заключил Давлет.
Муса все эти суждения наматывал себе на ус и прикидывал, какую пользу можно извлечь из убеждений нового председателя. Муса сразу почувствовал в нем своего союзника, и если Давлет предвидел, что без него Советской власти не ступить ни шагу, то Муса уж, верно, чуял, что Давлету без него не обойтись никак: с чьей помощью он прославится как лучший «хозяйственный» председатель? Кто обеспечит Шхальмивоко и всю Кабарду хлебом и птицей, лошадьми и скотом нынче, когда нет стад и табунов Шардановых и Клишбиевых, — не Исхак же и ему подобные карахалки, у которых уже сейчас вола можно поднять с земли только за хвост, да и то лишь
В разное время разные люди ведут себя по-разному, оставаясь, впрочем, всегда самими собою. И Давлет оставался верен себе и лишь искал возможности проявить себя в полную силу.
Оставался верен себе и Астемир.
Уже не было по утрам прежнего шума во дворе Баташевых, у крыльца не стоял с повязкой на рукаве народный милиционер Казгирей. Это была серьезная утрата для Лю, еще одна после утраты коня. Но Астемир был доволен, и только одна мысль одолевала его теперь и днем и ночью. С замиранием сердца он думал о том, что ему разрешили устроить школу в ауле, но как приступить к этому делу, с чего начинать — все это было еще неясно: не было ни школы, ни учеников, был только учитель.
Астемир склонялся к мысли привести в порядок соседний заброшенный дом. Дела тут было много — обвалились ступеньки, прогнило крыльцо, перекосились рамы в окнах. Дыры в дощатом полу зияли, как ямы для ловли кабана, и множество крыс шныряло по всем углам…
Не спокойнее ли переделать под школу свою опустевшую конюшню? Но что же это за школа — без единого окна! Астемир справедливо считал, что она не должна быть хуже медресе. Разве пойдут дети в школу без окна? Стыдно даже зазывать в такую школу. Как показать ее какому-нибудь приезжему человеку?..
Все это трудно было решить. А еще нужно достать скамьи и столы, классную доску, чернильницы, тетради. Конечно, Степан Ильич поможет всем, что у него есть, но ведь и в большой, настоящей школе Степана Ильича не хватает чернильниц, нет тетрадей.
Очень, очень нелегко все это уладить!
И все-таки самое беспокойство это было Астемиру также приятно и привлекательно.
ВОЛЬНЫЕ И НЕВОЛЬНЫЕ ПОДВИГИ ЛЮ
Когда со двора увели коня, горе в семье было общее, а Лю даже не сразу понял, как много он потерял. Почувствовал это он на другой день, когда Думасара напекла к завтраку горку вкусных, горячих чуреков, из кузницы пришел Тембот, но за столом было невесело.
С новой силой вспыхнула обида, когда по аулу прошел слух, что не сегодня-завтра во время шествия к «башне Давлета» Муса поедет верхом на коне, купленном у Астемира. Лю не мог допустить этого и решил во что бы то ни стало похитить коня у Мусы. Каким способом? Поговаривали, что Жираслан тайно посещает свой дом. На этом и построил свои расчеты Лю: с помощью Тины он решил познакомиться со знаменитым конокрадом и уговорить его похитить коня у Мусы.
Лю с нетерпением дождался часа, когда солнце начало склоняться к горизонту. У него был уговор с Тиной встретиться в балочке под мостом через реку перед возвращением стада в аул.
Вечер приближался, а духота в степи не спала. Знойная мгла затягивала не только дальние снежные вершины Главного хребта, но и более ближние — скалистые. Лишь цепь зеленых гор у входа в ущелье сумрачно глядела своими темными лесами. Во все стороны по степи колыхалось марево.
У быстрой горной речки, несущей воды с ледников, было свежее, а в самой глубине балочки, куда спустился Лю, и совсем прохладно. Тут сохранилась густая и свежая поросль.
Устроившись на земле, под ивой, Лю не заметил, как задремал, а проснувшись, не сразу вспомнил, где он. За кустами раздавались мужские голоса. Лю прислушался, ему почудился голос подслеповатого мельника Адама. И в самом деле — мельник говорил: