Версия
Шрифт:
– Договорились с армией. Будут танки-траншеекопатели. Уже нужны деньги. Танкистов поить-кормить, командиров поить, генералам денежный паёк.
– Деньги есть.
– Господа связисты! Между объектами и центром должна быть очень надёжная связь. При сомнениях дублируйте. Без надёжной связи можем потерять людей. То есть каждый из нас может погибнуть. И всё! Все думайте о путях отхода на объектах. У нас будет мало времени, чтобы исчезнуть. Машины будут. Позаботьтесь, чтобы руководство на местах в день Х не могло связаться с областью и Москвой. А вот пресса должна быть на месте. И связь у неё должна заработать через час. Более умные предложения немедленно передавайте мне.
Жизнь, прожитая
Здесь вы уже имеете право сказать: ну что это за книга! Позади пятьдесят страниц, а ещё ни одной художественной фигуры! Ни одной любви, ни одного развода, криминал только начинается, и совершенно непонятно, что задумал Док. Я добавлю, что и повод для какой-то опасной операции большей части нашего, теперь уже совсем не читающего, населения, скорее всего, непонятен. В нашей недавней истории он проходит как «Дело врачей».
Но я думаю, что евреи в своём большинстве знают об этом «Деле…», как знают и о том, что с ними случалось и тысячу, и две тысячи лет тому назад. И я не думаю, что способствует этому сохранившаяся религия или упоминания в школьных учебниках (вот уж едва ли!). Просто они не забывают.
К слову, Россия вдруг стала тратить деньги на воссоздание веры. Что это! Статья интенсивной и бесконтрольной коррупции? В одной столице хотят открыть двести новых церквей. Чьи сынки-батюшки их наполнят? Чем удивлённой пастве будут пудрить мозги? После идей коммунизма-то? Мы ведь всё забыли! И Христа, и коммунизм. Смешны дела твои, господи!
Право же смешны: через улицу от моего дома, за большим кинотеатром «Сатурн», строится Поволжский православный институт. Умопомрачительно непонятно! На кой …? Для каких козлов?
Как утверждается в «Иной истории России», в борьбе вариантов христианской религии только протестанты имели целью экономический и культурный прогресс во всех европейских странах, в том числе и в России, православие же всегда стояло на одном месте, и, в результате, вело к деградации.
Романтическая же сторона человеческой жизни, конечно, и с моими героями протекала своим чередом. Только зачем в миллионный раз сочинять страсти-мордасти, тем более, что выглядеть они будут в моём написании как наивный перевод? Я решил оставить эту благодатную для заработка сферу искусства для бойких пером нынешних Чеховых и Буниных, которые, создавая трилогию о строительстве железной дороги, на каждом её километре оставляют разбитые сердца и люльки с младенцами, неизвестно от кого.
Да и помнить надо, что время операции пришлось на первые послевоенные годы. После войны прошло всего семь лет. Кто пришёл из армии на своих, да своих нашёл живыми и ждущими, тот трясся над ними, и последние силы клал на сохранность тепла и любви – только одна эта страсть и оставалась. Своих не находил – так вокруг было море ждущих безнадёжно: выбирай, прислоняйся, люби и спасай.
А Кобе всё мало было, мало.
Сына своего не стал спасать, оставил в плену у немцев. А Гитлер предлагал обмен на Паулюса. Правда, совершись обмен, по военным законам Германии и СССР оба пленника должны были быть казнены, как предатели. Так зачем уж огород городить.
Период восстановления народного хозяйства после победы затягивался, террор и голод продолжались.
На европейской части Союза после войны народного хозяйства, собственно, не осталось. Восстанавливать было нечего, надо было строить заново. Причём строить не по образу прошлого, а хотя бы на уровне того, что увидели победители в хозяйстве побеждённых. Но снимать на кальку то, что они увидели, было некому. Посылать было некого. Не было после войны ни станкостроителей, ни машиностроителей, ни автотракторостроителей, ни плугостроителей и даже ни бороностроителей. Были только танко-, пушко-, самолёто-, пулемёто-, и прочие обороностроители. Да ещё ракетостроители во главе с Королёвым и бомбостроители
В 45–46 годах были демобилизованы миллионы наших солдат. Их сняли с армейского рациона, а дома есть было нечего. И сеять было нечего. Поэтому 46-й год был очень голодным, хуже, чем 31-й. и так же, как в 25-м, в 29, 30, 31, 32, 33, в 46 и 47 годах люди стихийно двинулись с места и поехали туда, где ещё делились куском мамалыги и глотком молока – в Среднюю Азию и на Кавказ. Я на всю жизнь запомнил весну 47-го в селе Эльхотово, Северной Осетии, где мы с матерью пололи в колхозе бесконечные рядки кукурузы, зато в конце рядков ели горячий пшённый суп, а кирпич белейшего воздушного (один воздух!) хлеба оставляли на вечер. И осень запомнил – в Нагутском районе на Ставропольщине, где я, уже без матери, жил у дядьки с тёткой (вечная им благодарность!). Дядька был бухгалтером в колхозе, и каждый вечер приносил в карманах кукурузу, которую мы мололи на самодельной мельнице и потом варили из неё мамалыгу. Иногда к ней перепадало молоко. И 48-й запомнился постоянной пустотой в желудке, как будто из него откачали воздух. Это был уже Краснодар, и ещё одна тётка – тётя Маня. Там я учился в 8-м классе, на большой перемене дежурный приносил на фанерном листе кусочки чёрного хлеба, намазанные повидлом. Чувствуете, какие края и какие годы? Самые богатые в России края и третий год после войны. Так или ещё хуже, жила вся территория, по которой прокатились немцы.
Продолжался сталинский террор. Каких только обвинений не придумывали, только чтобы убрать из общества солдат, побывавших в Германии как победители или как пленные. И тех, кто партизанил в Европе вместе с французами, греками, югославами. Самым слабым было обвинение в шпионаже – в чью пользу? Дальше по традиции – агитация за свержение строя, организация убийства товарища Сталина и т. д. Хотя убить-то его надо было ещё в 20-м году. Не возмущайтесь! Это была бы, по его же формулировке, просто высшая мера социальной защиты.
Для отвлечения мозгов от гнусностей быта, страха и аналитических сравнений жизни победителей и побеждённых, требовались новые враги, против которых мы, затянув пояса, с новым всплеском патриотизма и любви к Родине, с новым запалом ненависти, и старыми лозунгами типа «Смерть врагам народа!», стройными рядами, взяв в руки вилы и дубины, должны были, как один, дать прикурить этим самым врагам.
Враг был определён и назначен – это были самые доверенные и перепроверенные, приближённые к телу дорогога вождя ближе, чем кто-либо даже из синклита его, ближе земляков в его правительстве и скудной родни. Это были врачи и медсёстры еврейской национальности, безуспешно лечившие вождя от шизофрении.
Обречённая нация, как ни старалась понравиться вождю все годы становления социализма его имени, наконец-то сообразила, что ждёт её та же судьба, которой дождались евреи европейские, особенно немецкие.
Состояние здоровья дорогога вождя всё чаще заставляло вздрагивать весь Союз, вернее, всё его руководство, которое было допущено к информации об этом драгоценном здоровье.
Всем побриться!
Не оставалось времени для убеждения соплеменников в горькой правде, подбора кадров для выполнения идеи. Поэтому первой группе кандидатов было объявлено, что несогласным придётся до конца акции провести время под домашним арестом, но всем в одном доме.