Вертеп

Шестаков Павел Александрович

— Что же может значить несовпадение?

— Скорее всего телеграмма — неумная шутка, злой розыгрыш. Для Лили это будет очень горько, но ситуацию несколько прояснит.

Виктория Карловна помолчала. Мазин видел, что ее интересует еще что-то.

— Вы хотите спросить о чем-то?

— Что вы будете делать, если почерк окажется сомнительным?

— Откровенно говоря, это худший вариант. Злую шутку может устроить каждая сволочь. Но подделать почерк возьмется и сможет далеко не каждый. Нужно иметь не только образец, но, главное, цель

поважнее, чем пустой розыгрыш.

— Вы хотите сказать, что такое может сделать только близкий человек?

— Ну, я бы не стал утверждать категорично. Возможен и совсем непредсказуемый отправитель. Но какие-то данные он должен иметь и какой-то недоброй цели добиваться.

— Бедная девочка! Но зачем?

— Это главный вопрос, который я ставлю, но лучше не спешить с ответом, а идти шаг за шагом. Сравним сначала почерки.

— Я чувствую, здесь зло, и вы тоже? — произнесла Виктория Карловна с мрачноватой уверенностью.

— Мое дело искать факты, — ответил Мазин, опасаясь мистической трактовки происшедшего.

— Факты! — буркнула она недоверчиво. — Вы ведь узнали только то, что знал суд, что всем известно? Где еще собираетесь искать?

— Везде. И здесь, у вас. Помогите, если можете, — сказал он просто.

Виктория Карловна молча смотрела в пространство, будто прислушивалась к внутреннему голосу. Потом заговорила медленно, начиная издалека.

— Я любила Эрлену, несмотря на все слабости, доверяла ей присматривать за домом в мое отсутствие, приходить поливать цветы. Я разрешила им с мужем держать во дворе автомобиль. Они тогда купили машину, но не могли решить проблему гаража. Я разрешила поставить «москвич» во дворе. Да, их машина стояла во дворе.

Она сделала паузу.

«Зачем это про гараж?..» — подумал Мазин, видя, что Виктория Карловна сообщила о стоянке машины в своем дворе с подчеркнутым значением.

— Машина наводит вас на какие-то предположения? — поинтересовался он осторожно.

Старуха, не откликнувшись, подняла глаза к иконе.

— Видит Бог, я не хочу множить зла. Его в нынешнем мире предостаточно. Я хотела сберечь девочку. Но я ошиблась. Господь создал нас не только для исполнения его воли. Он наделил нас и свободой воли собственной. Наш долг не ошибиться в ней. Я поняла это так — если девочка потеряла мать, ей будет намного труднее потерять и отца…

Мазин весь обратился в слух, догадываясь, что сейчас услышит нечто важное.

— К тому же Владимира можно было в чем-то понять. Ложь вдвойне опасна, когда связана с изменой. Не так ли? Вы согласны со мной?

— А ложь во спасение?

Виктория Карловна отреагировала резким жестом.

— Вот! В эту ловушку я и попалась, — произнесла она горько и протянула руку, как бы ища у Мазина поддержки.

Не представляя еще, в чем может он поддержать ее, Мазин спросил сочувственно:

— Вы утаили то, что знали или догадывались?

— Я знала. Но я видела, что другие не знают, не догадываются, и решила,

что это знак мне хранить молчание. Однако, храня молчание, я хранила ложь, а ложь — это зло, это ядовитое семя, и вот, видите, пришло время расплатиться за ошибку.

— Вам? За что?

«Старая дама» вяло опустила поднятую руку.

— Мои счеты с жизнью позади, а там, — она снова приподняла руку. — Его воля. Я боюсь не за себя, а за девочку. Телеграмма не может быть от Эрлены.

— Вы не сомневаетесь?

— Нет. Ее убили.

— И все время об этом знали?

— Знала. Но не знала, что делать. Сейчас я хочу, чтобы вы узнали первым и помогли мне советом.

Мазин наклонил голову.

— Спасибо за доверие. Говорите, пожалуйста.

— Ее убили здесь. У меня.

— Здесь? В вашем доме? Вы уверены?

«Не переоценил ли я ее разумность?»

— В моем доме. Когда я отсутствовала, — подтвердила Виктория Карловна.

— Как вы можете знать такое наверняка? Вам известно, где труп?

— Нет! — сказала она сразу и резко. — Но я не зря говорила про автомобиль. На нем и вывезли.

Виктория Карловна замялась, подбирая слово, не такое шокирующее, как труп.

— Он вывез тело в автомобиле.

Мазин подался в кресле вперед.

— Кто?

— Владимир, — ответила она убежденно.

«Один к одному с Пушкарем! Плюс машина».

— Признаться, мне не все понятно.

— Я так и думала. Хотя все просто. Ревность, измены, так называемые отношения.

Старуха брезгливо поджала губы. Видно было, что эта, незнакомая по личному опыту сфера жизни, вызывала в ней презрение.

— Ну, Виктория Карловна! Далеко не каждый ревнивец убивает жену.

— Вы не верите мне? — спросила она возмущенно. — Я слишком стара, чтобы лгать.

— Простите, сколько вам лет?

— Через две недели исполнится восемьдесят пять.

«Ого! А я-то дал ей на пятнадцать меньше».

— Поздравляю!

— Именно так! Однако вы глубоко заблуждаетесь, если сомневаетесь в моих умственных способностях.

— Ни в коем случае! Мне приходилось встречать немало людей преклонного возраста, которые сохраняли ясный ум и память.

— Господь и мне даровал ясность мысли. Я не понимаю стариковских жалоб на склероз. По-моему, такие люди и в молодости умом не отличались.

— Ну, склероз-то, к сожалению, существует, но я не в нем вас подозреваю. Я о другом. Вы человек почтенного возраста и я вижу, из тех, кого прежде называли благородными…

— Что значит называли? Человек бывает благороден или неблагороден. Это в крови, а не в анкете.

— Полностью с вами согласен, — поспешно откликнулся Мазин, заметив, как гордо она приподняла голову. — Именно это и определяет круг ваших жизненных воззрений. Невольно вы переносите часть собственных взглядов на окружающих, видите в них то, чем они не обладают. Вам трудно представить мышление человека, скажем так, неблагородного…