Веруча

Табб Эдвин Чарльз

— Кому это знать, как не тебе, — не преминула едко заметить Джебел, — у тебя их было предостаточно.

— Дамы, пожалуйста… — Пез покачал головой, а затем высказал свое мнение: — Мы должны взять за исходное тот факт, что мы слабы. Это соответствует действительности? Если да, то что надо предпринимать, чтобы исправить положение? Лично я считаю, что это неверно. Понятие слабости слишком относительно и в большой степени зависит от господствующей в обществе культуры и нравов. Любой народ в своем развитии переживает и взлеты и падения, и ни для кого не секрет, что сейчас мы внизу,

у подножия. Падает уровень рождаемости, почти не развивается производство… Но подобное состояние экономики не продлится долго. Это, если хотите, просто естественная пауза, вдох перед рывком. Время изменит это, но оно легко обойдется и без таких диких помощников, как наши спортивные состязания. Они чрезвычайно вредны и ведут к всеобщей деградации. Я уже говорил это неоднократно, и вы все слышали меня, но я по-прежнему уверен, что данную проблему необходимо решать иными средствами.

— Да, конечно, — ядовито вставила Джебел, — вы правильно подчеркнули, что мы все это слышали уже не один раз!

— Правда не искажается повторением.

— Что есть правда? — Волин, улыбаясь, откинулся на спинку кресла. — Пез! Ты говоришь одно, Властитель — прямо противоположное. А разница между вами в том, что он — действует, а ты только говоришь. Я согласен, что игры в том виде, в котором они существуют, вредны, но где и какая альтернатива им? Ты говоришь: созидайте, стройте… а где взять энергию, желание, стимул для труда? Наша нация просто находится в спячке, и, пожалуйста, Монтарг прав, утверждая, что арена, кровавые зрелища разбудят людей и укрепят их характер.

Веруча отрицательно качнула головой:

— Нет, никогда.

— Как ты можешь говорить столь уверенно?

— Я чувствую это. Люди приходят смотреть, что происходит на арене, смотреть — а не принимать участие. Они хотят лишь видеть насилие, но не участвовать в нем. Не участвовать действием.

Она замолчала, вспоминая собственные ощущения от последних состязаний на арене. Действительно ли она была просто зрителем, или она чувствовала, что она там, внизу, на песке рядом с Дюмарестом? Она посмотрела на него, спокойно и молча сидевшего рядом, но в этот момент поднялся Селкас:

— Я полагаю, что мы имеем возможность внести в нашу дискуссию об арене свежую струю. Среди нас есть истинный эксперт, имеющий в отличие от остальных огромный опыт. Что ты думаешь об этом, Эрл? Ты слышал наш спор. Согласен ли ты с утверждением, что вид крови и жестокости помогает воспитывать дух и непобедимость расы?

— Нет, я так не считаю.

— А вы не могли бы развить свою мысль, подкрепить ее фактами и своими впечатлениями? — Пез внимательно смотрел на него, впрочем, не забывая о вине. — Ведь, в конечном итоге вас очень близко касается факт существования подобных игр. И более чем странно, слышать, что человек отрицает и не приемлет явный источник своих доходов, средств к существованию. Расскажите о подробностях!

— Пойдите на арену, — резко ответил Эрл, — попробуйте отстоять в жестокой схватке свою жизнь. Вслушайтесь в рев и стенания толпы. Понаблюдайте, как образованные женщины из высшего общества предлагают свое тело незнакомцам, которые побеждают. Это вам подскажет

достаточно фактов и подробностей. Почувствуйте вкус крови. Подобные игры способны воспитать только варваров.

— Но ведь вы принимаете участие в подобном?

— Только по жестокой необходимости, а отнюдь не по желанию или убеждениям.

Джебел задумчиво произнесла:

— Варвары. Но ведь их культура, образ жизни не умерли и оказываются вполне жизнеспособны?

Селкас перебил ее, не вставая со своего места во главе стола:

— Это касается только настоящих варваров, но для цивилизованных наций попытка делать ставку на варварство — это чушь! Возврат к прошлому, деградация! Но цивилизованные общества часто опускаются до таких глубин безнравственности и извращенности, которые не известны варварам. Как по-твоему, Эрл?

— Я согласен с вами. — Пез улыбнулся. — Ты слышишь, Волин? Сколько раз я повторял подобное? Мы пытаемся быть тем, чем не являемся на самом деле. И в этом таится большая опасность.

— И разгадка смысла единоборств и борьбы? — Шама еще ниже склонилась над столом, улыбаясь Дюмаресту. — Вы, как никто другой, должны ценить это. Ведь зрители чувствуют настоящий, необъяснимый подъем, наблюдая схватку. Включаются все внутренние силы, резервы, глубинные чувства и эмоции! Это должны ценить и на это должны уповать те, кто участвует в единоборствах непосредственно, активно. Не чувствуете ли вы себя рожденным заново после поединков такого рода? А огромное удовлетворение? Очищение? Приток сил и уверенности?

— Нет, госпожа. Я чувствую только облегчение, что все уже позади.

— Вы просто поддразниваете меня, — кокетливо сказала она, — и мне бы очень хотелось, чтобы здесь был Монтарг, который наверняка смог бы объяснить все гораздо лучше меня.

— Он сражался когда-нибудь на арене?

— Монтарг? Нет, но…

— Тогда он не смог бы стать экспертом в этом вопросе, при всем моем уважении к вам.

— А вы сами — эксперт и знаток? — спросила она едко.

— Дюмарест жив, — вмешался Селкас, — и это лучшее доказательство…

После горячих блюд на стол были выставлены изысканные напитки, вина, сладости и фрукты. Эрл выбрал для себя тисейн, аромат которого напоминал запах цветов, а вкус — мед. Он расслабился, откинувшись в кресле и лишь краем уха прислушиваясь к разговорам. Незнакомые имена — Монтарг, Чозл — подобно ярким вспышкам света, мелькали в разговоре то здесь, то там. Ошибки, неуверенность, натиск, хитрость…

Протягивая руку за очередным пирожным, задумавшись, Дюмарест почувствовал скользящее прикосновение мягкой кожи и взгляд глубоких синих глаз.

— Позвольте предложить вам… — Он прямо и вопросительно посмотрел ей в глаза.

— Благодарю вас, — она взяла автоматически, не выбирая. На протяжении всего вечера она незаметно наблюдала за ним, пытаясь поймать знакомое выражение упрямства, воли, внутреннего напряжения борьбы. А он был вежлив, предупредителен и мягок с ней, как с настоящей женщиной, полной очарования и достойной поклонения, а не как с монстром, уродом или изгоем. Чтобы сказать что-то, заполнить неловкую паузу, она произнесла, смущаясь: