Весь Дортмундер в одном томе
Шрифт:
– Моя мать алкоголичка!
Риттер снова поднял палец, но он был спокоен, и в его голосе почти слышалось раскаяние:
– И это было грехом, нарушением четвертой заповеди, а также против идеалов милосердия. Недуг твоей матери не должен обсуждаться нами, несмотря на все, она заслуживает нашего понимания.
Дело в том, что мать Элейн Гвен имела проблемы с алкоголем. Вторая жена Риттера была похожа на первую. Такая же высокая, стройная и пепельная блондинка. Их двоих он выбрал из одной «чистокровной» породы, из которой получаются отличные домохозяйки и спутники жизни
«Если бы это был только один недостаток, то можно было бы что-то предпринять….»,- так думал Риттер.- «Но с двумя инбридингами… Это была уже тенденция, ведущая к алкоголизму». Как правило, они остаются внешне привлекательными и полезными в течение двадцати лет прежде чем возникает потребность их замены, но даже после этого большинство из них продолжают быть послушными. Не нужно винить этих бедных созданий, каким оказалась Элейн. Это было связано с чем-то в крови, как правило, алкоголь. Теперь же, пристыженная словами отца о грехе, Элейн выглядела жалко и это подсказало ему, что его слова достигли цели. Однако Риттер решил добить ее, произнеся грустно:
– Самые острые шипы на ваших собственных розах.
Она бросила на него взгляд полный презрения:
– Роза растет из навозной кучи.
Если этот беспокойный ребенок и унаследовал хоть что-то от своего отца, то это талант к афоризмам. Но, несмотря на это, так или иначе, она никогда не поддерживала ни один из его афоризмов, которые он счел достойными увековечивания в своей книге.
– Элейн,- начал он.
– СЕСТРА МЭРИ ГРЕЙС!
– ЭЛЕЙН! Когда ты, наконец, откажешься от этой глупости?
– Никогда!
– Тогда ты никогда не выйдешь из этой квартиры,- заверил он ее, уже спокойнее.
Она тоже немного остыла:
– О, да, я выйду.
Ее твердая уверенность лишь вызвала у него улыбку, и он произнес:
– Ждешь, что Сам Бог спуститься с Небес и будет сопровождать тебя в тот жалкий устарелый монастырь?
– В некотором смысле,- ответила она.
– И он потратит на это свое драгоценное время, не так ли?
Она сложила руки. Ее взгляд был дерзкий, самодовольный и неистовый. Фрэнк Риттер назвал бы его далеко не святым.
– Посмотрим,- произнесла она.
11
– А ты не говорил мне, что они разводят птиц,- вспомнила Мэй.
Дортмундер прислушался к щебетанию, доносящемуся внутри низкой каменной постройки женского монастыря.
– В тот раз я не заметил их.
– Ну, это должно быть неплохое занятие для них,- размышляла Мэй.- Птицы становятся хорошими домашними животными.
Дортмундер потянул толстую старую веревку, висящую рядом с тяжелой деревянной дверью, и вдалеке раздался глубокий звук «бинг-бонг». Щебетанье сразу же прекратилось, а затем с удвоенной силой началось снова. Мгновение спустя дверь раскрылась и перед ними предстала полногрудая улыбающаяся монахиня во всей своей униформе, но не одна из тех, которых Дортмундеру довелось встретить ранее.
– Э-э,- сказал он,- я…
– О!- воскликнула с восторгом монахиня и захлопала в ладоши.- Вы Джон! Да, конечно, я помню, вы были в часовне, вы должны помнить меня, я помогала держать лестницу, я сестра Мэри Амити, я была почти второй,
– Мы не уйдем,- пообещал Дортмундер и сестра Мэри Амити суетливо пошла вдоль длинной колоннады.
– Ну!- только и сказала Мэй.
– Сегодня разрешено говорить,- пояснил Дортмундер.
– Я так и поняла.
Щебетание, которое теперь доносилось рядом с ними, было вовсе не птичьим. Стоял гул от разговоров, множества разговоров, который преимущественно доносился с открытого дворика слева от них. Само здание имело L-образную форму, располагалось вдалеке от перекрестка. Монастырь был наполовину покрыт шифером, а также имел открытую секцию. Часть здания примыкала к цветочным клумбам, на которых теперь цвели весенние цветы. Высокие каменные стены отделяли этот двор от двух примыкающих к ним улицам. Арочная аллея или колоннада (или крытая аркада, на самом деле) размещалась вдоль двух фасадов здания. Дортмундер и Мэй стояли на этой дорожке, прямо перед центральным входом и наблюдали через каменную арку на болтающих монахинь, многие из которых бросали взгляд украдкой, продолжая разговор друг с другом, делая вид, что не умирают от любопытства.
– А вот и она,- сказал Дортмундер, когда послышался звук шагов Матери Мэри Форсибл. Локти ее ходили ходуном, так как она очень спешила. Сестра Мэри Амити, которая впустила их, бежала с ней рядом пока они не приблизились к Дортмундеру и Мэй. Затем Мать Мэри Форсибл повернулась и сказала:
– Спасибо, сестра. Я займусь теперь ими.
– О, да, конечно, Настоятельница,- ответила она и махнула рукой так, как будто нехотя согласилась.- Была рада видеть вас. Приходите к нам иногда.
– Конечно,- поблагодарил Дортмундер.
Затем он представил Мэй и Настоятельницу Мэри Форсибл друг другу и, протянув трость, произнес:
– Возвращаю обратно. Спасибо, что одолжили ее мне.
– О, сестра Мэри Чэйст будет очень счастлива,- воскликнула настоятельница, взяв у него трость.- Сейчас она пользуется мотыгой, что не совсем удобно.
– И я хотел бы кое-что сказать…- начал Дортмундер стесняясь.
– Да, конечно. Пройдемте в кабинет, там будет гораздо комфортнее,- предложила она и пошла пыхтя, а когда они двинулись за ней по аллее, она произнесла: - Не хотите ли кофе? Чай?
– Спасибо, но я не буду,- отозвалась Мэй.
– Не беспокойтесь, сестра,- заверил ее Дортмундер.
– Мы делаем хороший кофе, как вы знаете.
– О, да, я знаю, сестра,- согласился Дортмундер.
Что бы он ни сказал, все равно он будет чувствовать себя ужасно, если угоститься их кофе, ведь он пришел сюда просто сказать им, что не сможет помочь. Они шли через комнаты с побеленными стенами и выдраенными деревянными полами, низкими потолками к крохотному тесному кабинету Матери Мэри Форсибл, где она усадила их, закрыла дверь, поставила трость в угол и произнесла: