Весь Дортмундер в одном томе
Шрифт:
В ответ донесся вздох — очередное неожиданное проявление слабости со стороны матери.
— Не проси меня об этом, Миртл, — неузнаваемо мягким голосом отозвалась Эдна.
— Это так больно ничего не знать, — в тон матери произнесла Миртл.
— До сих пор тебя это не волновало, — сказала Эдна, опять в своей обычной язвительной манере.
— А теперь волнует, — настаивала Миртл. — И мне очень обидно, что ты не желаешь об этом говорить.
— Ради бога, Миртл, — взмолилась Эдна. — Ты не подумала, как это тяжело для меня? Ты не подумала,
— Должно быть, ты очень его любила, — мягко и осторожно произнесла Миртл, как это бывает в кинофильмах. Миртл и в голову не приходило, что в один прекрасный день ей придется самой участвовать в таком эпизоде.
— Бог его знает, — с горечью отозвалась Эдна. — Должна признаться, в то время мне казалось, что... — Она покачала головой и, сверкнув глазами, отрывисто добавила: — И что я получила взамен?
— Ты получила меня, — напомнила Миртл, силясь выдавить улыбку. — Не так уж и плохо, правда?
— Тогда в этом не было ничего хорошего, — ответила Эдна, улыбаясь уголком рта, отчего лицо ее перекосилось. — Особенно в Норт-Дадсоне.
— Я даже представить себе такое не могу.
Миртл остановила машину у красного светофора на Мэйн-стрит, и Эдна покосилась на дочь. Впереди в сумраке сияли желтые окна библиотеки.
— Я и не сомневалась в этом, — сказала она. — Мне кажется, я сделала для тебя все, что возможно.
— Что ты сделала?
— Зеленый свет включился, — заметила Эдна.
Миртл посмотрела на светофор и нажала педаль газа, почувствовав нетерпение и раздражение, что случалось с ней крайне редко. Проезжая перекресток, Миртл едва не заглушила мотор «форда», но затем овладела собой и повела машину как полагается.
Погруженная в свои мысли, Эдна, казалось, не обратила внимания на «козлиные прыжки» автомобиля, которые при обычных обстоятельствах наверняка дали бы ей повод позлорадствовать. Все же она сказала:
— Я учила тебя быть осторожной, осмотрительной, послушной...
Миртл неловко рассмеялась:
— Ну прямо девочкой-скаутом!
— Ты и есть девочка-скаут, — сердито отозвалась Эдна. — Меня воспитывали по-другому, — продолжала она. — Меня учили быть независимой, всегда полагаться только на себя. И что я получила в итоге? Тома Джимсона. Поэтому я выбрала для тебя иной путь.
— Том Джимсон? — встрепенулась Миртл. — Его зовут Том Джимсон?
— Даже в этом я не уверена, — ответила Эдна. — Том Джимсон лишь одно из имен, которые он мне называл. Впрочем, его он произносил чаще других, так что, возможно, это и есть его настоящее имя.
— Что он был за человек? — спросила Миртл.
— Сущий дьявол.
— Ну, мама... — Миртл снисходительно улыбнулась. Ей все было ясно. Эдна по уши втрескалась в... Тома Джимсона... а тот обесчестил ее и бросил, и эта рана до сих пор не зажила. Сейчас Эдна называет его дьяволом, а раньше любила. Действительно ли он был таким уж дурным человеком?
Миртл свернула на улицу Вязов,
— Миртл Джимсон, — тихонько произнесла Миртл, словно пробуя звук на вкус.
— Ха! — фыркнула Эдна. — Об этом даже речи не шло, уж поверь мне!
— Интересно, куда они поехали? — гадала Миртл.
— Уж конечно, не в церковь, — ответила Эдна. — Это я могу сказать наверняка!
22
В лучах заката церковь выглядела просто восхитительно. Крытое дранкой маленькое белоснежное здание с изящным шпилем колокольни уютно примостилось неподалеку от деревни, словно бриллиант в складках зеленой ткани. За ним возвышался холм, покрытый зелеными деревьями, среди которых порой попадались буки, березы и дубы. У подножия холма расстилались ухоженные лужайки, толстым ковром окружавшие опрятное белое здание с овальными витражами в окнах боковых фасадов.
Вьющаяся среди холмов дорога Черч-лэйн брала свое начало на государственном шоссе номер 112 и заканчивалась здесь, у порога унитарного реформистского конгрегационного мемориального храма Святой Елизаветы церковного прихода Паткинс. Здесь уживались одновременно пять церквей пяти различных направлений — все, что осталось от приходов, затопленных водохранилищем либо растерявших своих прихожан. Черч-лэйн заканчивалась здесь, попросту расширяясь до размеров просторной автостоянки, от которой к церкви вела асфальтированная дорожка. И никогда еще белизна храма, глубокая синева, золото и оливковые цвета ее витражей, обрамленные зеленью лужаек и холмов всевозможных отливов, оттененные бездонной чернотой асфальта, не выглядели столь красиво, как в эти предзакатные часы чудесного солнечного дня.
Тягаться с красотой храма и его окружением могла лишь невеста, смущенно зардевшаяся под своей белоснежной фатой и выходившая из машины в сопровождении родителей и младшей сестры. Они приехали первыми, за полчаса до начала церемонии. Отец, донельзя нелепый в своем плохо сидящем темном костюме и неловко повязанном красном галстуке, сестра, на пухлой загорелой мордашке которой сияла возбужденная улыбка, мать, благоухающая лавандой и непрерывно прикладывающая к заплаканным глазам платочек.
— Я же говорила тебе, не гуляй до свадьбы, потаскуха ты эдакая! Говорила же, не позволяй ему прикасаться к тебе! Ах, как мне хотелось справить свадьбу в июне, — укоряла она свою дочь.
— Но, мама, к июню будет слишком заметно! — возражала та нарочито жалобным голосом.
— Ладно, давайте с этим покончим, — скомандовал отец и тяжелым шагом направился к церкви.
Потом появились хихикающие кузены и кузины невесты — кому-то из них предстояло играть роль шаферов, кому-то — девушек с цветами, остальные приехали просто поглазеть. Вместе с ними прибыли двое грузных парней в толстых шерстяных куртках. Они вызвались подежурить на стоянке и проследить, чтобы всем гостям хватило места.