Весь Карл Май в одном томе
Шрифт:
— Молчи! Ты имеешь дело с Кровавым Лисом. Ты думал, что тебе позволено быть наглым с людьми. И тут появляется мальчишка, который сумеет доказать, что тебя надо бояться не больше, чем мертвеца. Мстящий Дух наказывает смертью убийц из Льяно. Ты убийца, а так как Духа здесь нет, то я заменю его. Читай свои последние Pater noster [215] и Ave Maria [216] . Скоро ты предстанешь перед вечным судьей!
Эти слова молодого человека, почти еще мальчишки, произвели исключительное впечатление на присутствующих. Лис представился им в совсем ином свете, чем раньше. Он стоял, гордо выпрямившись, с угрожающе поднятой
215
Отче наш (лат.) — название молитвы.
216
Богородица, радуйся (лат.) — название католической молитвы.
Незнакомец, хотя он и был на целую голову выше юноши, слегка побледнел, но быстро пришел в себя, расхохотался и выпалил:
— Он действительно сошел с ума! Блоха хочет проглотить льва! Ничего подобного слыхом не слыхивал! Ну, парень, докажи же мне, что я убийца!
— Брось смеяться! Все будет так, как я сказал — можешь мне в этом поверить!.. Кому принадлежит вот это ружье?
— Конечно, мне.
— И когда оно стало твоим?
— Ну, лет двадцать назад, если не больше.
Несмотря на насмешливый тон, несмотря на высказанное в словах пренебрежение, крепкий и сильный мужчина был настолько поражен самообладанием мальчишки, что ему даже не пришло в голову воздержаться от ответа.
— И ты сможешь это доказать? — продолжал спрашивать Кровавый Лис.
— Парень, как я могу это доказать? А ты сам способен опровергнуть мои слова?
— Да. Это ружье принадлежало сеньору Родригесу Пинто из поместья Дель-Мерисо, которое находится по ту сторону от Кедровой рощи. Два года назад он отправился в гости на ферму Кадло вместе с женой, дочерью и тремя вакеро [217] . С тамошними хозяевами он распрощался, но к себе уже больше не вернулся. Вскоре после этого в Льяно-Эстакадо нашли шесть трупов. Следы на земле выдали, столбы были переставлены. Это ружье принадлежало ему, и в тот раз он взял его с собой. Если бы ты утверждал, что купил ружье у кого-то в течение последних двух лет, этому можно было бы поверить. Но ты сказал, что уже двадцать лет владеешь этим ружьем. Следовательно, ты не купил его по случаю или у преступника. Значит, ты сам убийца и подпадаешь под действие закона Льяно-Эстакадо.
217
Пастух (исп.); то же, что и английское «ковбой».
— Собака! — взорвался незнакомец. — Я сотру тебя в порошок! Это ружье — моя собственность. Докажи, что оно принадлежало тому асьендеро! [218]
Кровавый Лис взял ружье в руки и нажал на маленькую серебряную пластину, вставленную в приклад. Она отскочила, а под ней оказалась другая пластинка, на которой было выгравировано имя упомянутого сеньора.
— Смотри! — сказал Кровавый Лис, показывая ружье. — Вот неопровержимое доказательство, что ружье принадлежало асьендеро. В свое время он не раз одалживал мне ружье, поэтому я так хорошо с ним знаком. Убийце крайне опасно носить с собой краденую вещь, особенностей которой он не знает. Я не хочу спрашивать у других, считают ли они этого человека убийцей. Сам я этому верю, и моей уверенности достаточно. Мгновения его жизни сочтены.
218
Помещик, владелец имения (исп.).
—
Но Кровавый Лис молниеносно отскочил на несколько шагов, направил ружье на незнакомца и приказал:
— Стоять! Иначе тебя встретит пуля. Я-то уж знаю, как вести себя с людьми подобного типа. Хромой Фрэнк, Плутишка Фред, ну-ка возьмите его на прицел и, если он только пошевелится, убейте его!
В мгновение ока все подняли свои ружья и направили их на чужого человека. Дело шло о законе прерий, которому должны были подчиняться все.
Незнакомец понял, что дело приняло серьезный оборот. На карту была поставлена его собственная жизнь, поэтому он застыл в неподвижности.
Кровавый Лис опустил свое оружие, так как оба других ружья удерживали пришельца на месте, и спокойно сказал:
— Я объявляю приговор, и он будет немедленно приведен в исполнение.
— По какому праву? — спросил дрогнувшим голосом незнакомец. — Я невиновен. Да если бы и был виноват, то все равно не могу позволить, чтобы меня линчевали безродные бродяги, а прежде всего — несмышленыш вроде тебя.
— Я покажу тебе, что вышел из детского возраста. Я не стану убивать тебя, как это делает палач с осужденным. Мы останемся с глазу на глаз с тобой, каждый с оружием в руках. Твоя пуля с таким же успехом сможет сразить меня, как и моя — тебя. Это будет честный обмен выстрелами. Мы поставим жизнь против жизни, хотя я-то мог бы сразу уложить тебя — ведь ты же находишься в моих руках.
Уверенный в себе юноша, выпрямившись, стоял перед незнакомцем. Тон его голоса был серьезным и решительным, и тем не менее слова звучали настолько спокойно, словно подобный поединок не на жизнь, а на смерть был обычным для него. Молодой человек импонировал всем присутствующим, исключая, конечно, того, к кому были обращены его слова. Или тот только прикидывался, что поведение противника ничуть не задевает его? Незнакомец громко, с издевкой рассмеялся и ответил:
— С каких это пор здесь, на границе, верховодят зеленые юнцы? Только не подумай, что я оказался в твоих руках лишь благодаря твоему мужеству и предусмотрительности. Если бы здесь не было этих мужчин и стволов их ружей, нацеленных на меня, я бы уже задушил тебя, открутил бы голову, словно любопытному воробьишке. Если ты настолько сошел с ума, что равняешь меня с собой, я не возражаю. Но пойми одно: только что ты сказал свое последнее слово! Моя пуля еще никогда не расходилась с целью, и я покажу тебе дорогу в ад! Ловлю тебя и всех остальных на слове. Я требую честного боя и — свободной дороги для победителя!
— Ты получишь и то и другое, — ответил Кровавый Лис.
— Ты хорошо меня понял? Если ты падешь от моей пули, то я смогу уйти, куда мне понравится, и никто не в праве будет меня задержать!
— Ого! — вмешался Хельмерс. — Так не пойдет. Если даже тебе повезет с выстрелом, то здесь найдутся другие джентльмены, которым захочется поговорить с тобой. Им тебе тоже придется дать объяснения.
— Нет, все должно быть по правилам, — прервал его Кровавый Лис. — Этот человек принадлежит мне. У вас нет на него никаких прав. Я вызвал его на поединок и дал слово, что борьба будет честной. А это означает, что после моей смерти он будет свободен.
— Но, малыш, подумай…
— Мне не о чем думать!
— Возможно ли, чтобы заведомый негодяй безнаказанно убивал тебя?
— Если это ему и удастся, то только потому, что я захотел с ним стреляться. Правда, он принадлежит, безусловно, к грифам Льяно-Эстакадо. Собственно говоря, таких типов без лишних разговоров следует забивать кнутами. Но мне противно быть палачом. Я удостаиваю его иной, более почетной, смерти. Но снисхождение должно распространяться и на виновника моей гибели. Итак, поклянитесь сейчас же, скрепив обещание словом и пожатием рук, что он сможет беспрепятственно удалиться в том случае, если застрелит меня!