Весь Карл Май в одном томе
Шрифт:
— Ты проснулся? — спросила она на беглом английском, немало этим меня удивив. — Ты чего-нибудь хочешь?
Я уже открыл рот, чтобы ей ответить, но вспомнил, как недавно пытался сказать слово и ничего из этого не вышло, и быстро его закрыл. Но теперь у меня появились силы! Надо попытаться! И я с трудом прохрипел:
— Да…
Как приятно, оказывается, слышать звук собственного голоса! Правда, я сам его не узнал, а коротенькое «да» болью отозвалось в гортани, но это было первое слово после такого долгого
— Говори тише, а лучше — объясняйся знаками, — посоветовала девушка. Ншо-Чи видит, что разговор причиняет тебе боль.
— Тебя зовут Ншо-Чи? — спросил я.
— Да.
— Это имя очень подходит тебе, ибо ты — как прекрасный весенний день, полный света и аромата первых свежих цветов.
«Ншо-Чи» на языке апачей значит «Ясный День». Девушка чуть заметно смутилась и напомнила мне:
— Так чего ты хочешь?
— Скажи, ты из-за меня находишься здесь?
— Да, мне велено заботиться о больном.
— Кто велел?
— Мой брат, Виннету.
— Я так и подумал. Ты очень похожа на этого молодого и славного воина.
— А ты хотел его убить!
Вопрос или негодование прозвучали в словах девушки? Произнося это, она пытливо смотрела мне в глаза, будто хотела заглянуть в душу.
— Нет! — ответил я.
— Виннету не верит тебе и считает своим врагом. Два раза ударом кулака ты свалил его на землю, а ведь до сих пор его никто не побеждал.
— Это правда, но в первый раз — чтобы спасти его, во второй — чтобы спасти себя. Он близок моему сердцу с первой нашей встречи.
Ее темные глаза внимательно смотрели мне в лицо.
— Он не верит вам, — сказала она наконец, — а я его сестра. У тебя болит во рту?
— Сейчас нет.
— Глотать сможешь?
— Попробую. Дай мне попить.
— Хорошо, попить и помыться. Сейчас принесу.
Девушка и старуха вышли из комнаты. Я не мог понять логику поведения Виннету. Он считал нас своими врагами, не верил нашим объяснениям, а уход за мной поручил собственной сестре. Ладно, решил я, время покажет, в чем тут дело.
Вскоре обе женщины вернулись. Девушка принесла чашку с холодной водой и поднесла ее к моим губам, полагая, что я еще слишком слаб и не смогу пить без посторонней помощи. Я глотал с огромным трудом, ужасная боль пронзала горло, но жажда была сильней. Делая маленькие глотки и часто отдыхая, я выпил всю воду и почувствовал, как в меня влились новые силы. Должно быть, Ншо-Чи заметила это, потому что сказала:
— Вода взбодрила тебя. А теперь передохни немного, и я принесу тебе поесть. Наверное, ты очень голоден, но, может, сначала помоешься?
— А смогу?
— Попробуем.
Старуха принесла высушенную тыкву с водой. Ншо-Чи поставила этот сосуд рядом с моей постелью и подала мне полотенце из тонкой рогожки. Мои попытки помыться не увенчались успехом: я был
— Ты всегда был такой худой?
Худой? Почему худой? Ах да, ведь несколько недель я пролежал в забытьи, в горячке, без пищи и воды! Болезнь не могла пройти бесследно. Я дотронулся до щек и ответил:
— Наоборот! Я никогда не был худой.
— Посмотри на себя!
Взглянув на свое отражение в воде, я в испуге отвел глаза: на меня глядело привидение.
— Странно, что я еще жив! — вырвалось у меня.
— Да, Виннету сказал то же самое. Ты перенес даже дорогу сюда, а она и для здорового нелегка. Великий Маниту наделил тебя очень сильным телом, другой не выдержал бы пятидневного, трудного пути.
— Пятидневного пути? Где же мы находимся?
— В нашем пуэбло на реке Пекос.
— И сюда же вернулись ваши воины, взявшие нас в плен?
— Да. Они живут рядом с пуэбло.
— И пойманные кайова тоже здесь?
— Да. Их надо было убить. Любое другое племя предало бы их мучительной смерти, но нашим учителем был добрый Клеки-Петра. Он открыл нам доброту и милосердие Великого Духа. Если кайова хорошо заплатят, их отпустят.
— А мои три товарища? Ты знаешь, где они?
— В такой же комнате, но темной. Они связаны.
— Как им живется?
— У них есть все необходимое, приговоренные к смерти у столба пыток должны быть сильными, чтобы не умереть прежде времени.
— Значит, они должны умереть, непременно — умереть?
— Да.
— И я тоже?
— И ты тоже!
В ее голосе не чувствовалось ни капли жалости. Неужели эта прекрасная девушка столь жестока сердцем, что может без содрогания смотреть на муки умирающих от пыток?
— Могу ли я поговорить с ними?
— Это запрещено.
— А увидеть их хотя бы издали?
— И это запрещено.
— Передать им весть о себе?
Она подумала и сказала:
— Я попрошу моего брата Виннету, чтобы он разрешил сказать им, как ты себя чувствуешь.
— Придет ли Виннету сюда ко мне?
— Нет.
— Мне надо с ним поговорить!
— Он этого не желает.
— Нам необходимо поговорить!
— Кому необходимо — ему или тебе?
— Мне и моим товарищам.
— Виннету не придет. Хочешь, я передам ему твои слова, если ты доверишь их мне?
— Нет. Спасибо. Тебе я доверю все, но если твой брат слишком горд, чтобы говорить со мной, то у меня тоже есть самолюбие, и я не буду говорить с ним через посредников.
— Ты увидишь его только в день своей смерти. А сейчас мы покинем тебя. Если что-нибудь понадобится, позови нас. Мы услышим и сразу придем.