Весь Карл Май в одном томе
Шрифт:
Я открыл банку, достал из нее прядь волос и подал Виннету. Он уже протянул руку, чтобы взять «предмет», но, увидев его, пораженный, воскликнул:
— Это мои волосы! Кто их тебе дал?
— Инчу-Чуна в своей торжественной речи упомянул, что, когда вы стояли, привязанные к деревьям, добрый Маниту послал вам незримого спасителя. Да, его не было видно, тогда он не мог показаться на глаза кайова, но сейчас у него нет причины скрываться от них. Мне кажется, ты должен поверить, что я всегда
— Значит, это ты… ты… ты нас освободил? Тебе мы обязаны и свободой, и жизнью! — донельзя взволнованный, вскричал Виннету.
Куда подевались его обычная невозмутимость! Он взял меня за руку и повел к сестре, которая стояла в стороне, не сводя с нас глаз. Он остановился перед ней и сказал:
— Ншо-Чи видит смелого воина, который освободил меня и отца, когда кайова привязали нас к деревьям. Пусть Ншо-Чи поблагодарит его!
Виннету прижал меня к груди и поцеловал в обе щеки, а Ншо-Чи подала мне руку и произнесла только одно слово:
— Прости!
Вместо благодарности девушка просила прощения! За что? Я все понял. За то, что в душе она усомнилась во мне. Она знала меня лучше других, но поверила в мою мнимую трусость. Усомнилась в моей честности и отваге; для нее важнее благодарности, которой требовал от нее Виннету, было получить мое прощение. Я пожал ей руку и ответил:
— Ншо-Чи вспомнила, о чем я ей говорил? Мои слова сбылись. Теперь моя сестра верит мне?
— Я верю моему белому брату!
Тангуа стоял поблизости, злой и угрюмый. Я подошел к нему и, глядя прямо в глаза, спросил:
— Вождь кайова Тангуа лжец или он предпочитает правду?
— Ты хочешь меня обидеть?
— Нет, но я хочу знать, что думать о тебе. Отвечай!
— Шеттерхэнд знает, что я люблю правду.
— Проверим! Ты всегда выполняешь условия договора?
— Да.
— Тогда так должно быть всегда, ибо тот, кто не соблюдает обещание, достоин презрения. Помнишь, что ты мне обещал?
— Когда?
— Когда я стоял у столба.
— Тогда я о многом говорил.
— Это правда, но ведь ты догадываешься, о чем я веду речь?
— Нет.
— Тогда я вынужден напомнить тебе — ты желал разделаться со мной.
Он весь съежился.
— В самом деле?
— Да. Тебе хотелось размозжить мне череп.
Тангуа явно испугался.
— Не… помню… — запинаясь, прошептал он. — Шеттерхэнд неправильно меня понял.
— Виннету все слышал и может подтвердить.
— Да, — с готовностью подтвердил Виннету. — Тангуа хотел рассчитаться с Шеттерхэндом и хвастался, что размозжит ему череп.
— Слышишь? Это твои слова! Что ж, выполняй обещание!
— Ты этого требуешь?
— Да. Ты назвал меня трусливой жабой. Ты оклеветал меня и сделал все, чтобы погубить
— Я сражаюсь только с вождями!
— Я и есть вождь!
— Как это ты докажешь?
— Просто: повешу тебя на первом попавшемся дереве, если ты откажешься от боя со мной.
Для индейца угроза быть повешенным является смертельной обидой. Выхватив из-за пояса нож, Тангуа разразился угрозами и бранью:
— Собака, я заколю тебя!
— Хорошо, но только в честном поединке!
— И не подумаю! Я не хочу иметь дела с Шеттерхэндом!
— А когда я был связан и беззащитен, ты хотел иметь со мной дело, подлый трус!
Тангуа был готов кинуться на меня, но между нами встал Виннету.
— Мой брат Сэки-Лата прав. Тангуа пытался очернить и погубить тебя. Если теперь Тангуа не сдержит слово, значит, он трус и должен быть изгнан из своего племени. Решай немедленно, мы не хотим, чтобы говорили, будто апачи принимают у себя трусов. Что собирается сделать вождь кайова?
Тангуа обвел взглядом плотные ряды индейцев. Апачей было в четыре раза больше, чем кайова, к тому же последние находились на чужой территории. Нельзя было допустить ссоры между двумя племенами, особенно сейчас, когда кайова доставили богатый выкуп, а их вождь все еще был пленником апачей.
— Я подумаю, — ответил уклончиво Тангуа.
— Мужественный воин долго не думает. Либо будешь бороться, либо тебя всю жизнь будут называть трусом.
— Тангуа трус? Тому, кто осмелится так сказать, я вонжу нож в сердце!
— Я так скажу, — гордо и спокойно произнес Виннету, — если ты не сдержишь слово, данное Шеттерхэнду.
— Сдержу!
— Значит, ты готов сразиться с ним?
— Да.
— Немедленно?
— Немедленно! Я жажду его крови!
— Теперь надо решить, каким видом оружия вы будете сражаться.
— Кто должен решить?
— Сэки-Лата.
— Почему?
— Потому что ты его обидел.
— Нет, это я должен выбирать оружие.
— Ты?
— Да, я, потому что это он обидел меня. Я вождь, а он просто бледнолицый. Значит, я важнее его.
Я решил спор:
— Пусть Тангуа выбирает, мне все равно, каким оружием победить его.
— Ты не победишь меня! — крикнул Тангуа. — Неужели ты думаешь, я соглашусь сражаться на кулаках, зная, что ты всегда побеждаешь в таком поединке, или на ножах, чтобы ты убил меня, как Мэтан-Акву, или на томагавках, что даже для Инчу-Чуны оказалось не под силу?
— Что же ты выбираешь?
— Мы будем стреляться, и моя пуля пронзит твое сердце!
— Согласен. А мой брат Виннету заметил, в чем признался Тангуа?