Весь Кир Булычев в одном томе

Булычев Кир

— Он давно тебя хватился. Иди в кабинет… А когда я отошел, он повторил с издевкой:

— На девушек смотрел… Эстет!

Я хотел заглянуть к нам в спальню, потом решил — лучше не буду откладывать. Открою Григорию Сергеевичу правду. А может, не говорить правду? Может быть — как получится.

Григорий Сергеевич у себя в кабинете сидел за столом и разыгрывал задачку на шахматной доске.

— Голубчик, — сказал он. — Ты загоняешь себя в непроходимые моральные дебри. Ты

подумал, что эту девочку завтра могут позвать на Голгофу? Или труба выкрикнет твое имя?

— Любой человек живет точно так же, — сказал я, словно говорил не я, а кто-то втрое умней. — Начнется землетрясение…

— Не люблю философов, — сказал Григорий Сергеевич.

— Кто был моим отцом? Моим биологическим отцом?

— Излишняя информация.

Он закурил. Он курил через длинный металлический мундштук — в этом мундштуке было нечто старомодное и неестественное, словно лорнет.

— Ты лишил ее невинности на койке в пустой палате? — спросил он.

— Я никого ничего не лишал.

— Жаль, — сказал доктор. — Значит, тебя плохо учили.

— А кто тот человек в палате?

— Палата пустая.

Мы говорили о разных палатах.

— Это не маршал Параскудейкин.

— Я его не знаю в лицо. Мой доктор врал. Почему?

— Но спутать невозможно!

— Генерала сразу же увезли в центральный госпиталь Министерства обороны.

У его сигарет был особенный дурманящий запах. Григорий Сергеевич не курил вне своего кабинета.

— Надо будет взять тебя ко мне на дачу. Ты ведь никогда не ходил по грибы?

Я пропустил его слова мимо ушей.

— Позвольте мне видеться с Дашей, — попросил я.

— Сомневаюсь, что это разумно.

— Даже если мне суждено пожертвовать собой…

— Не преувеличивай своей роли. — Григорий Сергеевич пустил душистый дым мне в лицо, даже голова закружилась. — Ты ведь орудие справедливости.

— Но пока я жив, я могу любить, — взмолился я.

— Ты хочешь слишком многого. Ведь и ей никто не позволит играть с тобой в любовь.

— Я не согласен, — сказал я.

Я сдерживался, потому что не смел объявить доктору войну. И не был уверен, что меня поддержат братья, Вернее всего — нет.

— Я прошу вас, подумайте еще. — Голос мой был приниженным и даже умоляющим. Поверит ли он мне?

— Иди, — сказал Григорий Сергеевич, — еще не вечер. Был глубокий вечер.

Пора спать.

Барбосы находились в спальне, они уже легли.

— Ты где был? — спросил Рыжий. — Ты ее нашел? Я разделся, не зажигая света.

— Вы ему верите? — спросил я.

— А кому верить? — спросил Черный Барбос.

— Я не могу себе простить, что не поверил Алексею, — сказал я.

—

Все знают, что ты на него настучал, — сказал Рыжий Барбос. — И они послали его вместо Олега. Все знают, что виноват ты.

— Я попался. Меня подставили.

— Как знаешь, — сказал Барбос.

— В палате маршала лежит другой человек.

— А что? — спросил Рыжий Барбос,

— Может, и здесь нас обманули?

— Зачем нас обманывать? — спросил Черный Барбос. — Мы же согласны.

— Мы заранее согласны, — сказал Рыжий.

Я лег, но не спал. Я знал, что попробую еще один ход. Может получится. А может — нет.

Глава 8

Когда Мария Тихоновна пришла к себе в кабинет, как раз пробило восемь.

К тому времени я просидел за шторой в кабинете три часа. В пять я вышел из нашего отделения. Это лучшее время. Даже охранники спят.

Если не разбудишь дежурную сестру, то в любое место Института можно пройти незамеченным.

А кабинет Марии Тихоновны находится в углу второго этажа, высокого, старинного, но все равно только второго. И если вылезти на широкий карниз из женского туалета, то через три минуты ты в кабинете, при условии, что окно не заперто.

Окно было открыто.

Когда она вошла, то сразу уселась за письменный стол и включила компьютер.

Я вышел и издали, чтобы не испугать, тихо сказал:

— Извините, Мария Тихоновна, не сердитесь на меня. Она вела себя как героиня американского фильма.

— Ты один из юношей Григория Сергеевича? Прости, но я вас не различаю.

— Меня зовут Иван, Ванечка.

— Вспомнила. Ты влюбился в мою Дашу. И вчера украл ее из бассейна, за что она сегодня наказана. Мне нужно обследовать ее?

Я не сразу сообразил, что она имеет в виду, и облик у меня был, наверное, глупый, потому что Мария Тихоновна рассмеялась и сказала:

— Между вами не было ничего платонического, только если очень увлекались.

— Василий Аксенов, — сказал я. — Кажется, «Затоваренная бочкотара».

— Ты читал?

— Не знаю. Может, мой отец читал.

— Господи! Если бы не эта чертова бедность! — воскликнула Мария Тихоновна. — Вас надо изучать, как новые планеты! Это же удивительные случаи генетической наследственной памяти! Мы обращаемся с вами, как будто колем орехи паровым молотом.

— Вы знаете, что Григорий Сергеевич все нам рассказывает?

— У нас с ним разные принципы, — сказала Мария Тихоновна. У нее было круглое розовое и доброе лицо. И волосы она не красила, потому что ближе к вискам была видна проседь. Впрочем, брюнетки раньше седеют.