Весь мир Фрэнка Ли
Шрифт:
– Нет, – отвечает мама обиженно.
– Значит, смеялись бы над ним у него спиной.
– Нет, Фрэнк.
– Вы ведь зовете его между собой geomdungi?
– Фрэнк, айгу! – Мама бросает на меня недовольный взгляд в зеркало заднего вида.
По-корейски geomdungi – это «ниггер».
– Кью – нормальный парень, – произносит папа, не открывая глаз.
Кажется, что он говорит во сне. Его голос звучит спокойно и уверенно, несмотря на то что папа пьян. – Кью как семья. Мне нравиться Кью.
И хотя папа так говорит, можно по пальцам одной руки пересчитать, сколько раз Кью был у нас дома за все те годы, что мы дружим.
Они прячут это за улыбками. Мама с папой улыбаются, Кью улыбается – все улыбаются и делают вид, что никто не видит призрак Ханны. Просто по логике родителей Кью хороший, потому что он всего лишь друг, потому что он парень и доброе имя нашей семьи не стоит на кону.
Но я все равно боюсь, что мама с папой могут случайно сказать или сделать что-нибудь, что заденет моего лучшего друга. Поэтому, когда он заходил в гости, я старался все делать быстро и аккуратно: здороваемся с мамой и папой и с улыбочкой, с улыбочкой, с улыбочкой поднимаемся прямо ко мне в комнату, где играем в дурацкие старые игры на моем древнем компе. В конце концов я стал постоянно зависать у Кью. Лучше уж так, чем все эти улыбки.
В салоне автомобиля тихо. Слышен только свист ветра. На секунду мне даже показалось, что я доказал свою точку зрения, задавил родителей аргументами, взорвал мозг. Все мы одной крови, это Америка! Когда-нибудь все униженные будут возвышены!
Но папа вдруг продолжил. Он снова заговорил во сне:
– Кью – почетный белый. Ты знаешь, что такое «почетный белый»?
– Вовсе нет, – возражаю я.
– Папочка, ты спать, – говорит мама.
Но папа не хочет спать.
– Черный люди денег никогда нет. Всегда преступления и банды. Детей рожать много. Вот черный люди.
– Боже мой, папа, – говорю я и качаю головой.
Вся эта пьяная болтовня мне не в новинку. Я нахожу взглядом белую линию дорожной разметки и начинаю за ней следить. Она опускается и поднимается, а потом разделяется на две. Мы перестраиваемся в другой ряд, и шины отбивают короткую барабанную дробь на ребристом покрытии, которое должно предупреждать зазевавшегося водителя.
И тут мама садится прямее.
– Все так, – говорит она. – Не понимать. Почему черный люди так себя вести? Наши покупатели? Очень много так себя вести.
– Значит, все они такие же, – с сарказмом бормочу я в окно, – все одинаковые, все до последнего на этой планете.
– Девяносто восемь проценты, – заявляет мама.
Она любит выдумывать несуществующие статистические данные. И папа тоже. Меня это просто бесит.
– А бедность и десятилетия расистской государственной политики к этому не имеют никакого отношения.
– 1992, – говорит мама. – Мы приехать в Соединенные Штаты, у нас триста долларов. И все. Мы два года жить дома у друзей. Доктор и миссис Чой. Есть только рис, кимчи и рамен два год.
Дальше я ее не слушаю.
Мама с папой словно окружили себя высокой ледяной стеной и не желают знать, что происходит за ней. А я будто одинокий воин с мечом. И я сдаюсь. Я ужасно скучаю по Ханне. В свое время она постоянно спорила с родителями о справедливости, как настоящий юрист, которым она в конце концов и стала. Ханна не отступала ни на миллиметр, ни за что. Она спорила до победного и никогда не изменяла себе. Она ничего не боялась.
Что значит быть корейцем?
Как
Вы не находите, что надо жить в Корее, для того чтобы быть настоящим корейцем?
Вы не считаете, что надо свободно говорить на корейском, для того чтобы считаться корейцем?
Зачем вы приехали в Америку, если вы все такие из себя корейцы?
11
Военные бордели, функционировавшие в 1932–1945 годах на оккупированных японцами территориях Восточной и Юго-Восточной Азии. Женщины в борделях были в сексуальном рабстве.
И как в этой ситуации быть нам с Фрэнком?
Раньше я думал, что Ханна очень смелая, но потом решил, что оно того не стоит. Смелые первыми идут в бой. И первыми погибают.
Я жду, пока родители замолчат, и потом задаю вопрос:
– А если я буду встречаться с чернокожей? – Я хочу напомнить им про Ханну, но не делаю этого.
– Фрэнк, перестать. Это не смешно, – отвечает мама с серьезным выражением на лице.
Она бросает взгляд на папу. Тот спит. Бумажный стаканчик в его руке опасно наклонился. Мама берет стаканчик и ставит его в подстаканник между передними сиденьями. Теперь все это выглядит еще более омерзительно.
– Ну а если с белой? – не унимаюсь я.
– Нет, – отвечает мама.
– Значит, только кореянка.
Мама вздыхает:
– У тебя белый девушка?
– Нет.
– И не надо, о’кей? – просит она. – Большой глаза лучше. Красивый глаза.
У мамы пунктик по поводу девушек с большими глазами. И мама Джо повернута на том, что у девушек должны быть большие глаза. И все родители лимбийцев тоже. Однажды мы во время Сборища пытались понять, почему так. Кто-то сказал, что это, возможно, объясняется тем, что от гражданской войны жителей Южной Кореи спасли большеглазые американские солдаты. Это переросло в изучение размера глаз у генерала Макартура [12] . Потом мы стали обсуждать большие глаза персонажей японского аниме, и закончилось все спором о том, что лучше – японская манга или корейская манхва. Мы даже бросались Lego.
12
Генерал армии Макартур командовал американскими войсками во время войны в Корее.
– Ты жениться на кореянка, – советует мама. – Так все проще.
Я прижимаю основания ладоней к глазам:
– Это вам будет проще.
Еще хочется добавить: «Да мне совершенно все равно, какой она будет национальности», но я ничего не говорю. Мы уже не раз обсуждали этот вопрос, и наши мнения по-прежнему расходятся.
– Не только мы, – говорит мама. Она возмущена. – Всем удобнее. Корейский девушка, мы собираться с ее родители, мы говорить по-корейски. Удобнее, лучше. Мы вместе есть корейский еда, вместе ходить в корейский церковь. Еще лучше.