Весь мир на кончике пера
Шрифт:
Ноты, звуки, что слышал ты прежде.
Хочешь ты воскресить их, вернуть,
И живешь этой главной надеждой.
Для утомленного, безмолвье— благодать,
Твоей душе покой отдохновенья.
Оно – убежище, где можно переждать, –
И просит мозг: «Подай тиши мгновенье!»
А, если нервы стонут в напряжении,
Ты скован, пульс в висках стучит,
Безмолвие усилит натяжение.
Пусть лучше ровный шум звучит.
Блаженство тишины
Едины, целостны, неразделимы.
Безмолвие – есть фон для восхищенья,
Как холст и рама для картины.
Горизонт
Есть парадокс занятный, но несложный,
Что в голову приходит иногда:
Уйти за горизонт вполне возможно,
Достигнуть горизонта – никогда.
Как далеко мы видим горизонт?
Простая геометрия на пальцах.
Нам формула фиксирует закон:
Чем выше мы находимся, – тем дальше.
Вот лежа на земле – почти у носа.
А высоко забрался – видит взор
На горизонте смутную полоску –
Так, призрачно, что затруднен обзор.
Всего лишь линия в пространстве далеко
И не условна, а вполне реальна.
Природою очерчена легко.
Загадочна, чудна и материальна.
Ребенок маленький, что видит он вокруг?
Совсем немного, слишком мал он ростом.
Но вырастает личность, открывая вдруг,
Как все вокруг объемно и непросто.
Есть схожее понятье – кругозор,
Что человек в развитии обретает.
Его граница тоже горизонт
Всей суммы знаний, чем он обладает.
У одного широк и многогранен.
За край возможно в мыслях заглянуть –
Еще раздвинув круг своих познаний –
В неведомое мысленно шагнуть.
А стоит свой предел преодолеть –
Увидеть можно новый горизонт,
И устремиться дальше захотеть.
Азартный бег не остановит он.
Другой как будто скован и зашорен,–
Настолько мал и узок интеллект.
Но он всегда собой доволен,
И у него всегда готов ответ.
Ему трудней всё взвесить и понять.
Он никогда ни с кем не вступит в прения.
Зато упрямо может повторять:
«Есть у меня такая точка зрения!»
И – как ни странно – будет прав.
В одном он, несомненно, будет точен, –
Все знания убогие собрав,
Свой горизонт успешно схлопнул в точку.
Творчество
Художник,
Вынашивает образ – эмбрион.
Его лелеет, кормит, охраняет.
И с ним живет, пока созреет он.
А если его спросят: «Кто отец?»,
Он не всегда ответ на это знает.
Приходит непорочное зачатье, –
Когда из подсознания всплывает.
Иль подсмотрел, нечаянно услышал, –
И загорелся: «Вот ведь как бывает!»
И уж одним желаньем дышит
Всем рассказать – в себе не удержать.
Но всякому рожденью нужен срок
Сопит младенец, кулачки сжимает,
Беременность спокойно протекает,
Творец доволен, руки потирает:
«Уже недолго мне нести оброк».
Другой попался суетный, строптивый
Вертится, ручками сучит,
Чего-то просит, вот нетерпеливый!
Толкается и ножками стучит.
Но муки творчества, счастливые мгновенья,
Когда-то кончатся, – всему придет конец.
И, глядя на свое произведенье,
Вздохнет уставший от потуг творец.
Дитя, на свет родившись,
О себе заявит
Тому, с кем говорить хотел поэт.
А время все «по полочкам расставит».
Художник о себе оставил след.
Камертон
Исчезает фонарь желтой кляксой в тумане,
Мелкой моросью дождик закапал уже.
Голова отекает настырным дурманом, –
Видно что-то не так в моей грешной душе.
Разберись-ка, попробуй, чем ее тихо гложет.
Или светлою грустью, иль горючей тоской?
Здесь анализ дотошный никак не поможет.
Только муторно ей, – потеряла покой.
Это значит – жива, значит не зачерствела,
И не впала в беспечный летаргический сон.
Реагирует чутко на слово и дело
Как чувствительный жизни моей камертон.
В том смятении чувств, в том души непокое
Персональный подсказчик, тревожный маяк.
Он поможет заметить, осмыслить такое,
Что иначе понять невозможно никак.
Камертон выявляет фальшивые ноты,
И душа помогает почувствовать фальшь.
А когда замечаешь фальшивое что-то,
Можно многих ошибок своих избежать.