Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
Дорога сделала крюк и остановилась перед старым двухэтажным домом: кое-где на нем виднелись следы дряхлости, но первый этаж мог похвастаться новенькими плитами из шлакоблока, защищающими от термитов. К дому пристроены крылья — одноэтажные: в последние годы отец редко поднимался наверх. Виллем остановился у флагштока, на котором развевался звездно-полосатый флаг, а чуть пониже и немного поменьше — голландский триколор. Прежде чем выйти из машины, он включил PanScan — одно из нескольких приложений, анонимно отслеживающих эпидемиологическую опасность, — чтобы проверить иммунологический статус, как свой, так и людей в доме. Виллем приехал издалека, и к опасности, что он занесет в дом какую-нибудь
Приложение вывело на экран миниатюрную карту дома и участка, отметив иконками находящихся там людей. Цвет иконки указывал на степень эпидемиологического риска. Выводы гласили, что Виллем может войти в дом без маски при условии, что не станет подходить близко к Хендрику. И если поднимется на второй этаж, маску придется надеть: там, во второй спальне слева, обитает кто-то из Куоков, раскрашенный почти такими же яркими цветами, как сам Виллем.
Согласно требованиям программы, через несколько минут Виллем и его отец сидели на расстоянии двух метров друг от друга в беседке на аккуратно подстриженной лужайке между домом и берегом речной протоки. Беседка была затянута сеткой — в наши дни без этого не обойтись. Сквозь сетку проникал легкий ветерок. Виллем позаботился о том, чтобы сесть от отца с подветренной стороны. На всякий случай Хендрик всегда держал под рукой трость, но несколько шагов легко мог пройти и без трости. Он опустился за каменный стол. Дженни принесла на подносе безалкогольные напитки. Хендрик поднял запотевший стакан зельтерской. Так же поступил и Виллем. Оба сделали вид, что чокаются.
— За королеву! — объявил Хендрик.
— За королеву.
Оба выпили. Разумеется, разговор велся по-голландски.
— Вот что она тебе прислала, — сказал Виллем и послал отцу через стол записку.
Хендрик неторопливо выудил из кармана и надел очки, затем развернул записку и начал читать с таким видом, словно ему в беседку каждый божий день приходят письма от царствующих особ из Европы.
— Она здесь, — заметил он наконец.
Об этом Хендрик догадался либо по дате, либо по каким-то деталям из текста.
— Да, мы прилетели вчера вместе.
— Тайная миссия? — Хендрик читал все нидерландские новости; об официальном визите королевы в Техас он узнал бы заблаговременно — и, разумеется, ждал бы ее в аэропорту, опираясь на верную трость, с букетом оранжевых цинний.
— Верно.
— Необычно.
— Времена нынче необычные, отец.
— А ураган?
— Совпадение. Неудачное — поломало все наши планы! Но зато у меня появился свободный день, чтобы приехать и повидаться с тобой.
Эту робкую попытку сменить тему Хендрик отбил, словно и не заметив.
— Если это никак не связано с ураганом, к чему говорить о «необычных временах», да еще и таким значительным тоном? Что еще у нас сейчас необычного?
Виллем смутился, не очень понимая, что отвечать.
Даже предварительные замечания типа: «Только никому не говори…» или «Имей в виду, это конфиденциальная информация…» вызвали бы у его отца взрыв негодования. И так понятно, что дело секретное! «Ты что, — сказал бы Хендрик, — думаешь, я из ума выжил?»
Отвернувшись от пристального взгляда отца, Виллем кивнул в сторону темных деревьев, затеняющих поток.
— Как ты думаешь, — спросил он негромко, — сколько пройдет времени, прежде чем все это скроется под водой?
Наступила тишина — если можно назвать тишиной пение птиц, жужжание цикад и неумолчное кваканье лягушек.
— Так вот о чем речь! — сказал наконец Хендрик с таким выражением, словно хотел добавить: «Наконец-то кто-то решил этим заняться!» — И что она собирается предпринять?
— Ты же понимаешь, папа, у нас конституционная монархия, так что она сильно ограничена…
— Только меня этой чушью не корми!
Виллем с трудом подавил желание по-подростковому закатить глаза.
—
— Если так, зачем она нужна?
Разговор зашел в тупик. Уже не в первый раз. Виллем понимал, к чему все клонится. Если начать упираться, Хендрик сокрушит его сопротивление историей о деде и самурайском мече. Йоханнес оставался до конца верен королеве — не избранным представителям Генеральных Штатов и не статьям Грондвета.
529
Конституция (голл.).
И ведь не скажешь, что Хендрик — какой-то твердолобый консерватор. Точнее… хорошо, он твердолобый консерватор, но ведь в Нидерландах таких полно. Так что, может быть, этот разговор здесь и сейчас и к лучшему. Дома будет знать, что говорить значительной части электората.
Он кивнул в сторону деревьев, оплетенных диким плющом, растущих, казалось, прямо из воды.
— Все это скоро будет затоплено. Ты это знаешь.
— Разумеется. Может, у меня и нет ученой степени, но я в курсе, что такое парниковый эффект. А то, как поднимается вода, вижу своими глазами.
— И ты к этому готов? Если серьезно?
— Я готов пойти отлить, — проворчал Хендрик. — А ты пока поднимись-ка на чердак. Потом спустишься и расскажешь мне, что там увидел.
Виллем знал, что помогать отцу встать или подавать трость не нужно — он только разозлится. Поэтому оставил его на собственное усмотрение и вошел в дом первым. Пройдя через гостиную, с удовлетворением отметил, что она к наводнениям готова: на полу плитка, под ней бетон, здесь и там ковры, которые легко свернуть и убрать подальше от прибывающей воды. В холле и вдоль лестницы, ведущей на второй этаж, стену украшали обрамленные осколки памяти: фотографии, газетные вырезки, медали, засушенные цветы и так далее, все в строго роялистском духе. Важную часть работы королевы Фредерики и ее предшественников составляло чествование жертв войн и трагедий. Все голландцы, страдавшие в лагерях, все, у кого там погибли родственники, получали от королевы письма, медали и тому подобное. Останки погибших, если возможно, извлекали из неглубоких импровизированных могил, перевозили в Нидерланды и хоронили на кладбище, где по торжественным дням короли и королевы произносили над ними речи и возлагали венки. Организовывать такие мероприятия, следить за тем, чтобы все проходило гладко и никто не оказался забыт, входило в обязанности Виллема. Он не занимался всеми деталями лично, но руководил организацией. Эта рутинная работа текла день ото дня, как вода в канале, и немедленно забывалась. Поэтому видеть, что все эти рутинные моменты здесь запечатлены навеки и бережно хранятся в рамках под стеклом, было немного странно. Даже если — особенно если — их бережно хранит не кто иной, как твой отец. На некоторых пожелтевших газетных вырезках встречались неизбежные фотографии самого Виллема: в то время он был помоложе, прическа погуще, и позировал на ступенях того или другого дворца с членами королевской семьи или с кем-нибудь из кабинета министров. К этим фотографиям Виллем предпочел не присматриваться.
Он поднялся по лестнице, на первом этаже такой же бетонной, водо- и термитоустойчивой; выше бетон уступал место дереву. Хендрик, должно быть, поднимался сюда раз в год или еще реже. В спальнях теперь обитали младшие члены клана — кто-нибудь из них постоянно здесь гостил. В одной спальне лежало на столе забытое вышивание. В другой стены оклеены постерами со звездами кей-попа. Проходя мимо, Виллем чувствовал себя так, словно вторгается в жизнь и дела каких-то дальних малознакомых родственников.