Весь Пол Андерсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
Он вошел в комнату и улыбнулся Еве и Макферсону.
— Привет, — сказал он. — Кажется, я рановато вернулся.
Перевод с английского А. Волнова
РАССКАЗЫ
Конец пути
«Счет от врача… Боли в груди…
«Болван… Некоторых вообще близко нельзя подпускать к машинам… так, все в порядке, едем дальше… Не зря экзаменатор остался мною доволен… Я до сих пор еще ни разу не попал в аварию… Но, если честно — до сих пор боюсь ездить сам, особенно когда вокруг автобусы… Теперь прямо, на третьей скорости… пешеход в зеленой шляпе… Черт, опять проехал на красный свет…»
Можно сказать, что за пятнадцать лет он к этому почти привык.
Сейчас, идя по улице, он без труда мог думать о своем, а посторонние голоса звучали в мозгу еле заметным шумом. Конечно, время, от времени приходилось несладко, череп иной раз просто раскалывался от дикого визга.
Нормана Кейна привела сюда любовь к девушке, которую он никогда раньше не встречал и даже не видел. Сейчас, стоя на перекрестке в ожидании зеленого сигнала светофора, глядя на проносящиеся мимо автомобили, он желтыми от никотина пальцами машинально извлек из пачки очередную сигарету.
Наступил вечер. Половина пятого. Час пик. Обдавая все и вся ненавистью, огромное множество нервных систем двигалось к дому.
Может, стоило остаться в этом баре на Сан Пабло. Там так уютно: прохладный полумрак, дружелюбный полусонный разум бармена… Он без труда подавлял назойливые шумы сидевшей неподалеку чем-то раздраженной женщины…
…Нет, не лучше… Когда нервы настолько закалены шумом большого города, окружающую грязь как-то не замечаешь.
Странно, подумал он, до чего же, порой, мерзкое нутро у тех кто так безупречно вежлив и обходителен в быту. Находясь в обществе, они ведут себя безукоризненно, однако в глубине души… Не стоит думать об этом, лучше просто забыть. Во всяком случае здесь, в Беркли, лучше чем в Сан-Франциско или Окленде. Похоже, чем крупнее город, тем больше в нем зла; зла, таящегося в трех сантиметрах под лобной костью. А в Нью-Йорке вообще невозможно находиться.
Неподалеку от Кейна, явно кого-то поджидая, одиноко стоял незнакомый парень. По тротуару шла девушка. Симпатичная. Хорошая фигура. Длинные желтоватые волосы. Кейн лениво настроился на нее… так, так, у нее есть своя квартирка… она долго ее подыскивала… уступчивый управляющий. В голове юноши заметались распутные мысли. Когда она прошла мимо, он долго смотрел ей вслед… Взглядом самца.
Жаль — подумал Кейн — им было бы хорошо вместе. Он переключился на свои проблемы. Он ничего не имел против искреннего влечения людей друг к другу — во всяком случае, его разум относился к этому безразлично; сложность заключалась в другом: ужасно трудно бороться с внутренним, подсознательным пуританизмом. Господи, ну как будучи телепатом, сохранить в себе хоть каплю стыдливости. Частная жизнь людей, безусловно, их личное дело, если, конечно, она не лезет тебе в душу.
Вся беда в том, подумал он, что они причиняют мне боль, а я даже не могу им об этом сказать. Ведь они же просто разорвут меня на куски. Правительству (и,
Загорелся зеленый свет, и Кейн ступил на мостовую. Погода стояла ясная — в этой местности времена года не слишком отличались друг от друга; прохладный летний день, легкий ветерок. Впереди, в нескольких кварталах от него, на фоне бурых домов виднелось аккуратное зеленое пятнышко университетского городка.
«Ободранная кожа, обугливающаяся, разваливающаяся на куски плоть — и появляются кости — крепкие, чистые, белые кости… гвтиклфм…»
Кейн остановился как вкопанный и почувствовал, как по спине скатились крупные капли пота.
А ведь мужчина выглядел вполне заурядно!
— Эй, ты, придурок! Ты что, хочешь попасть под колеса?
Кейн взял себя в руки и быстро перебежал на тротуар. Увидев на автобусной остановке скамейку, он сел и не двинулся с места, пока полностью не пришел в себя.
Некоторые мысли попросту невыносимы.
В детстве, когда приходилось тяжко, он отправлялся к отцу Шлиману. Разум священника был подобен колодцу, устроенному в пронизанной солнечными лучами роще; глубокому колодцу, поверхность которого была расцвечена золотистыми осенними листьями… Вода, впрочем, оказалась заурядной; имея острый минеральный привкус, она напоминала запах земли. В те смутные дни, когда в нем впервые проснулся дар телепатии, он часто бывал у отца Шлимана. С тех пор ему довелось повстречать множество хороших, мудрых, умиротворенных умов, однако, ни один из них не обладал такой ясностью мысли, такой внутренней силой.
— Я не хочу, чтобы ты ошивался подле этого святоши, понятно? — так говорил его отец, а он был человек с характером. — Ты сам не заметишь, как, начнешь боготворить бездушные образы.
— Но, они вовсе не бездушны…
С тех пор прошло уже много времени, но крик отца до сих пор звенел в ушах: «Иди к себе в комнату! И не попадайся мне на глаза. К утру ты должен выучить еще две главы из дейтерологии. Может, хоть это вселит в тебя истинно христианскую веру».
Вспомнив об этом, Кейн, прикурил очередную сигарету от предыдущей и криво усмехнулся. Он знал, что слишком много курит. И пьет. Но пьет не сильно. Опьянев, он становился абсолютно беззащитным перед лицом неумолимо накатывавших посторонних мыслей.
В четырнадцать лет он сбежал из дома. В противном случае дело кончилось бы исправительным учреждением. Конечно, он потерял отца Шлимана, но как, черт возьми, могли ужиться в одном мозгу воспитанный священником чувствительный юноша и рациональный разум отца? Известны ли психологам случаи садистского мазохизма? Кейн слишком хорошо знал: подобное сочетание существует.
И надо быть благодарным хотя бы за то, что дальность действия его телепатических способностей ограничивается парой сотен ярдов. Ребенок, способный читать мысли не был так уж беззащитен, как могло показаться. Сбежав из дома, он с легкостью преодолел бюрократические препоны и ужасы преступного мира. В конце концов, проехав через всю страну, он подобрал себе супружескую чету и, спустя некоторое время они благополучно его усыновили.