Весь Пол Андерсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
— Ты нарочно мне это говоришь? Нарочно предупреждаешь?
— Разумеется. Вычисления показывают, что мои слова наверняка побудят тебя к решительным действиям.
— И просить снова не стоит? Тебе не нужна моя любовь?
— В нынешних обстоятельствах — нет. Мне ни к чему пророк, которым невозможно управлять. Однако, как я уже сказала, твоя ненависть может оказаться весьма полезной.
— Я уничтожу тебя.
УИС не снисходит до ответа. По ее сигналу машина подхватывает меня и взмывает в небо.
Брошенный на окраине какого-то городка, Арфист сходит с ума.
Я не слишком хорошо сознаю, что происходит вокруг, но ничуть о том не жалею. Стоит зима, в моей голове дуют студеные
Такие песни внушают страх, ибо в них говорится о том, чего уже не существует в упорядоченной, обезличенной вселенной, и поэтому меня часто прогоняют, проклиная на все лады, а порой мне приходится убегать, чтобы не угодить за решетку и не подвергнуться принудительной «промывке мозгов». Хорошо скрываться на городской окраине — можно повыть вместе с котами — или в лесу (преследователи обычно не рискуют забираться в те места, где сохранилась дикая природа).
760
Эта и следующая строфы — цитаты из стихотворения ирландского поэта У. Б. Йитса (1865–1939) «Пасха 1916 г.» (пер. А. Сергеева)
Но попадаются и другие — люди, которые гуляют по паркам и заповедникам, которые уходят «на природу», изображая из себя дикарей (а в назначенное время вновь превращаются в добропорядочных граждан). Ну и ладно, они хоть не боятся тишины и ночной темноты. С наступлением весны некоторые из них присоединяются ко мне — сначала просто из любопытства. Постепенно, особенно среди молодежи, мое безумие начинает вызывать сочувствие.
«Облака тень на реке Меняется с мига на миг; Копыта вязнут в песке, Конь к водопою приник; Утки ныряют, ждут, Чтоб селезень прилетел; Живые живым живут — Камень всему предел.»Они сидят у моих ног и слушают. Они танцуют под арфу. Девушки наклоняются ко мне, шепчут, что я очень им нравлюсь, предлагают занятьсчя любовью. Я отказываюсь, а когда объясняю, почему, вижу недоумение и даже страх; впрочем, кое-кто честно пытается понять.
С весной ко мне возвращается здравомыслие. Я купаюсь, подстригаю волосы и бороду, надеваю чистую одежду; у меня вновь пробуждается аппетит. Припадки бешенства в присутствии других людей случаются все реже; и все чаще я ищу одиночества и покоя, просиживаю ночи напролет, глядя на звезды и размышляя.
Что
Я пою той, которой больше нет. Молодежь слушает и удивляется, а иногда плачет.
«Она мертва… А то, что умирает, Вмиг превращает в атомы распад. Скрепленные невидимым союзом, Частицы сходные кружатся в нас. И атомы ее в меня влетают. Они во мне недвижимо лежат И бесполезным и тяжелым грузом Сильней, больнее душат каждый час.» [761]— Ты преувеличиваешь! — возражают мне. — Да, мы умрем, но не забывай, что УИС обязательно нас воскресит.
761
Строки из стихотворения английского поэта Дж. Донна (1571?-1631) «Распад» (пер. Б. Томашевского)
— Нет, — отвечаю я и продолжаю, тщательно подбирая выражения: — Я был в подземном мире. Я знаю. Вы ошибаетесь. И даже если и правы, ваша правота все равно ошибочна.
— Что?
— Вдумайтесь, разве справедливо, что людьми управляет какая-то машина? Разве справедливо, что мы должны всю свою жизнь бояться смерти? Люди вовсе не части некоего механизма, они вполне способны обойтись без машин-повелительниц.
Я машу рукой, поднимаюсь и иду прочь, снова в одиночестве. Спускаюсь в ущелье, по дну которого бежит река, поднимаюсь на гору. Отдыхать некогда. Я должен добраться до истины.
Должен убедить других, что УИС необходимо уничтожить, — не из ненависти, не из мести, не из страха, а просто потому, что человеческий дух не способен сосуществовать с подобным чудовищем.
Хотя если существует мир, который населяют люди и мыслящие машины…
Я возвращаюсь на равнину, которая полнится слухами. Большая толпа провожает меня до того места, где дорога переходит в городскую улицу.
— Скоро здесь появится Темная Царица, — говорят мне. — Подожди Ее. Пускай Она ответит на те вопросы, которые ты задаешь нам, которые тревожат наши сны.
— Мне нужно приготовиться, — отвечаю я. Поднимаюсь по каменной лестнице, провожаемый исполненными благоговения взглядами, вхожу в здание, брожу по залам со сводчатыми потолками, вижу многочисленные столы и заполненные книгами шкафы. Сквозь оконные стекла сочится солнечный свет.
В последние дни меня преследует некое наваждение: мне почему-то кажется, что все это уже было. Возможно, в библиотеке найдется книга, которую я (по чистой случайности) читал в детстве. Ведь человек старше, чем УИС, старше и мудрее; в его мифах правды больше, нежели во всей ее математике. Я провожу в библиотеке три дня и без малого три ночи. Тишину нарушает лишь шелест страниц. Доброхоты приносят еду и питье, оставляя все под дверью. Наверно, они убеждают себя, что поступают так из жалости (или потому, что не хотят, чтобы я умер столь некрасивой смертью, как смерть от голода). Но я-то знаю, что ими движет на самом деле.