Весь Роберт Хайнлайн в одном томе
Шрифт:
— Ну, Генри! Нелегкое утречко выдалось… я уже завяз по горло с…
— Я предполагал, что вы хотите проинструктировать нас, господин Секретарь?
— Насчет чего?
— Вы просматривали утренние газеты, сэр?
— М-м-м… да.
— Наша политика изменилась. Помощник Секретаря Роббинс и я хотели бы получить инструкции относительно новой политики.
— Какой новой политики?
— Вашей новой политики, касающейся хрошии, господин Секретарь. Или газеты ошибаются?
— А? Ну, это не совсем точно. Они, конечно, несколько преувеличили. Но политика не меняется. Я просто сказал людям то, что они должны знать.
— То, что они должны знать. — Мистер Кику сцепил
— Что вы имеете в виду?
— Ну как же, всю историю целиком, господин Секретарь. Как из-за нашего пренебрежения и неуважения к правам других существ, и сейчас и в прошлом, мы похитили представителя цивилизованной расы. Как только слепой случай сохранил этого инопланетянина в живых! Как в результате этих действий мы поставили нашу собственную планету на грань уничтожения — и как высокоинтеллектуальные личности, представляющие дружественную нам силу (я имею в виду доктора Фтаемла), дали нам понять, что эти хрошии могут в самом деле уничтожить нас Необходимо также сообщить человечеству, что вчера лишь несколько минут отделяли нас от того, чтобы отдать приказ о нападении на этих инопланетян, — но у нас сдали нервы, и мы решили поторговаться, так как не имели точного представления об их силе, кроме трезвого мнения доктора Фтаемла. Да, вы должны это сказать.
Во время этой тирады рот Макклюра был открыт так широко, как и его глаза.
— Силы небесные, Генри! Вы что — хотите вызвать бунт?!
— Сэр! Я уже принял все меры, чтобы предотвратить бунт… ксенофобия всегда готова вспыхнуть, а это… — он указал на газеты, — может сыграть роль детонатора. Но пусть вас это не останавливает. Мы, бюрократы, страдаем патерналистским отношением, когда проще делать то, что нам кажется благом, и потом уже сообщать об этом… скажем, о том, как мы раздумывали, вступить ли в переговоры или же взорвать корабль. Господин Секретарь, помните ли вы, что этот Совет, членом которого вы являетесь, несет ответственность не только перед Северо-Американским Союзом, не только перед людьми Земли, но и перед всеми суверенными членами Федерации, и на Земле, и где бы то ни было?
— Ну и что с того? Главная сила — это мы.
— Что вы имеете в виду, говоря «мы»? Конечно, не мою маленькую страну. Я думаю, что если эта проблема будет вынесена на голосование в Совет, сможет ли он проголосовать за то, чтобы отдать одного малозначащего гражданина, дабы избежать риска межзвездной войны? И как, интересно, проголосует Марс?
Секретарь встал и стал мерить шагами свой кабинет. Кабинет занимал большое помещение, куда больше, чем у Кику. Остановившись в дальнем его конце, Макклюр стоял и смотрел на Башню Трех Планет, на Зал Цивилизаций. Мистер Кику сидел молча. Вес Роббинс заворочался в кресле, вытянув перед собой длинные ноги. Он полировал ногти карманным ножом; длинные и черные, они давно нуждались в уходе.
Макклюр внезапно повернулся к мистеру Кику:
— Видите ли, Генри, если бы вы не играли словами, я не оказался бы в таком положении.
— В каком положении?
— Да, именно. О, я знаю ваше искусство говорить витиевато и запутанно, но я не вчера родился. Вы отлично знаете, что если бы мы сообщили прессе все эти несущественные детали… все эти глупости, которыми вас снабдил доктор Фатима…
— Очень хорошо, господин Секретарь, — бесстрастно сказал мистер Кику и, встав, направился к дверям, ведущим в его кабинет.
В тишине громко щелкнул складной ножик Веса Роббинса. Роббинс встал.
— Подождите, Генри! Мак… Мистер Макклюр оглянулся.
— Что? А вы что тут делаете? И я вам не «Мак» — здесь официальное учреждение. Здесь я — Секретарь, как только что дал понять Кику.
— Да, пока еще вы Секретарь — на ближайшие два часа, не больше.
— Что? Не будьте смешны! Вес, вы вынудите меня уволить и вас, если будете говорить со мной подобным образом. Мистер Кику, вы можете идти.
— Не уходите, Генри! И перестаньте лезть из кожи, Мак. Вы не можете уволить меня: я ушел со службы десять минут назад. Мак, вы в самом деле ничего не понимаете? Вспомните, я знал вас еще тогда, когда вы были свежеиспеченным сенатором, мечтающим, чтобы ему посвятили пять строчек в колонке светских сплетен. Тогда вы мне нравились. У вас было чисто звериное чутье, которое так редко встречается. А теперь вы готовы выбросить меня на свалку и вы мне больше не нравитесь. Но, в память о былых днях, скажите мне: почему вы так стремитесь перерезать собственное горло?
— Что? Ну уж только не мое. Я не из тех, кто позволяет перерезать себе горло. Я видел, как это делалось… Но Кику не на того напал.
Роббинс медленно покачал головой.
— Мак, вы сами пускаете себя ко дну. Вам лучше отрезать Генри язык прежде, чем газетчики доберутся до него. Можете использовать мой нож.
Макклюр потерял было дар речи, но оправился и рявкнул:
— Мистер Кику! Вы не имеете права говорить с прессой. Это приказ!
Роббинс откусил заусеницу, сплюнул и сказал:
— Ради бога, Мак! Вы не можете одновременно увольнять его и запрещать ему говорить…
— Секреты Департамента…
— Эти департаментские секреты — мое больное место! Может быть, в соответствии с ними вы имеете право назначить ему какое-то особое выходное пособие, но неужели вы думаете, что его это остановит? Генри — человек, у которого нет страхов, нет надежд, нет иллюзий, и вы не можете дотянуться до него. И если все, что он может рассказать репортерам, вы окрестите «секретами», это принесет вам куда больше вреда, чем если вы не будете дурачить их.
— Могу я сказать несколько слов?
— А? Пожалуйста, мистер Кику.
— Благодарю вас, господин Секретарь. Я не собираюсь сообщать прессе аспекты этого дела. Я просто хотел доказать, доводя ситуацию до абсурда, что правило, по которому народ должен быть информирован… может, как и каждое правило… привести к неприятным результатам, если его применять слепо. Я вижу, что вы действовали непродуманно, сэр. Я хотел удержать вас от дальнейших необдуманных поступков, пока мы не выработаем меры, которые смогут предотвратить неприятности.