Весь твой, только твой эльф
Шрифт:
— Помыться бы, — ныл за спиной Валонсо. — Я весь чешусь. Эта гадкая красная пыль повсюду. И под ногтями, и даже в исподнем. А мои волосы! Они превратились в паклю! Представляю, в какое отчаяние придет мой цирюльник, когда узрит это безобразие.
С несчастным видом Валонсо схватился за расческу и в десятый раз за утро принялся приводить себя в порядок. Казалось, его совершенно не волнует успех нашей миссии — только собственная рожа.
С глубоким вздохом я сжала кулаки. Повезло мне с напарником, ничего не скажешь. И зачем только мне его навязали? Лучше
— Неужели они не могли дать нам жилье побольше? — жаловался мой фальшивый жених. — У них же есть нормальные шатры, я видел. А это что такое? — обвел он руками окружающее пространство. — Разве так встречают важных гостей? Это просто неуважение.
— Именно. Неуважение.
По ребрам когтями вновь заскребла тревога. Под ложечкой засосало от дурного предчувствия.
По обычаям тано размер жилища напрямую зависел от того положения, которое кочевник занимал в племени. У вождя — огромный шатер на несколько комнат. У шамана и главного охотника — палатки поменьше, но тоже просторные. А у самых бесполезных членов общины — убогие будки, как у нас.
Предоставив нам самую маленькую палатку в лагере, дикари ясно дали понять, что думают о дипломатах из империи Аталан. Этим своим жестом они буквально плюнули нам в лица.
«А мне с ними вести переговоры», — подумала я в отчаянии.
Ее величество Ириада хотела, чтобы тано поделились с нами секретом своего нового оружия. Того самого, которое было использовано против отряда принца Амардена. Орки в последнее время совсем обнаглели и регулярно совершали набеги на приграничные деревушки. Моя госпожа опасалась, что настанет день — и вражеское войско попытается прорваться в глубь империи. Новое оружие дикарей могло защитить наши земли от захватчиков.
— От всей этой грязи у меня на носу выскочил прыщ! — трагическим тоном сообщил Валонсо и указал пальцем на свою проблему. — У тебя нет с собой пудры?
— Мы на переговоры идем, а не на бал, — закатила я глаза. — Тано ценят мужество, силу, а ты собираешься явиться к ним напудренным и разодетым, как павлин. Хочешь, чтобы они обплевались?
Друг фыркнул и продолжил расчесываться.
Перед мысленным взором возникло знакомое до боли лицо. Взгляд пронзительных синих глаз заглянул прямо в душу.
Я тряхнула головой, прогоняя видение: светлый образ подернулся дымкой и начал таять.
Алари…
Я старалась не думать о том, что случилось месяц назад, но воспоминания настигали меня во снах. Внутри поселилась странная пустота, будто домой я вернулась не цельная, а потерявшая частицу чего-то важного.
Глупости, конечно.
Такое часто случается с заложниками — они привязываются к своим похитителям, но это неправильное, больное чувство, которое надо выжигать из себя каленым железом.
И все же однажды я проявила слабость — спросила Тил-Линга о судьбе мужчины, пытавшегося лишить меня свободы.
«Он выл, — взгляд фейри был полон осуждения. — Выл так страшно, что наши девы плакали, ощущая его боль, как свою».
— Я не буду испытывать чувство вины, — шепнула я себе под
— Что ты сказала? — спросил за спиной Валонсо. — Хочешь вина?
Полог нашей убогой палатки распахнулся, и внутрь заглянула хмурая рожа, вся в шрамах и разводах степной пыли.
— Пора. Старейшины готовы говорить с вами.
Дыхание сбилось. Колени обмякли. В пальцах проснулась дрожь.
К этому моменту я готовилась целый месяц. Сегодня решалось мое будущее — останусь я при дворе, обласканная милостью императрицы, или отправлюсь в зловонную клоаку на краю наших земель — любоваться зелеными мордами орков.
Валонсо отложил расческу в сторону и на полусогнутых двинулся к выходу из палатки. Из затхлого полумрака мы выскользнули на свет полуденного солнца. Первые лучи ослепили. Я зажмурилась и даже прикрыла лицо козырьком ладони.
— За мной, — бросил бугай с хмурой рожей.
Мелкие камешки заскрипели под ногами. Тени плыли по земле, алой, как рана во вспоротом брюхе.
Под ложечкой продолжало сосать. Казалось, грядет что-то страшное, жуткое — неотвратимая катастрофа, и я иду в ее тени, до краев переполненная дурным предчувствием.
В поисках поддержки я оглянулась на Валонсо. Друг тяжело дышал, вытирая кружевным платком испарину со лба. Ужасно хотелось, чтобы рядом был кто-то надежный, чей уверенный вид помог бы мне успокоиться, но Валонсо напоминал тех изнеженных придворных девиц, что все время носили на шее нюхательную соль и при любой возможности падали в обморок. Этот мужчина не был мне опорой.
«А кое-кто был, — шепнул предательский голосок внутри моей головы. — С ним можно было вообще ни о чем не волноваться».
Глупости.
Я фыркнула, злясь на саму себя.
И невольно представила, что Алари идет рядом.
Плечи расслабились. Спазм, сдавивший горло, разжал стальные тиски.
Старейшины ждали нас у костра, в месте, свободном от палаток, — своеобразном подобии площади. Вождь, шаман, самая старая женщина племени и бывший главный охотник, в силу возраста уже не способный держать ни лук, ни меч, устроились на земле, на расшитых подушках.
Шаман — мужчина в татуировках, весь увешанный ожерельями из звериных зубов, когтей, перьев птиц, засушенных трав, бросал что-то в огонь, и тот вспыхивал то алым, то синим, окрашивая лица сидящих перед ним в неестественные цвета.
Минут пять мы с Валонсо ждали, пока на нас обратят внимание, затем вождь заговорил, да с таким видом, будто делал нам великое одолжение.
— Мы знаем, зачем вы здесь. Явились выведать наш секрет. Где растут те травы, что опаснее тысячи стрел. Те, с которыми войну можно выиграть, не пролив ни капли крови. Растолки их в порошок, смешай кое с чем, направь по ветру на вражеское войско — и вот уже не армия перед тобой, а храпящая толпа. Хочешь — убивай. Хочешь — бери в плен. Кто откажется от таких чудесных травок? Но мало знать, где они растут. Надо еще уметь превращать их в оружие. Рассказать? Показать? Проводить? Но что нам за это будет? Что вы готовы предложить в обмен на наши знания?