Вещий Авель
Шрифт:
Именно в этот момент, когда драма мятущейся души царя обострилась как никогда, скончалась его дочь Софья от Марии Нарышкиной. Александр удалился в Грузино — имение своего любимца Аракчеева, чтобы там в одиночестве выплакать свое горе. Подолгу молился, стоя на коленях, да так усердно, что на ногах, как отметил врач, «образовались обширные затвердения». Уставший, разочарованный невозможностью сочетать власть и человечность, недоверчивый, отрешенный от света, царь жил затворником. Он говорил: «Провидение послало мне суровое испытание в этом году. Вера повелевает нам подчиниться, когда рука Божия наказывает нас: страдать не жалуясь —
Осенью того же года Нева вышла из берегов, и страшная буря обрушилась на Петербург. Погибло более пятисот человек. Стихия повредила даже Зимний дворец, целые жилые кварталы были разрушены.
Во время заупокойной службы кто-то прошептал: «Бог нас наказал!» На что Александр, услышав эти слова, ответил: «Нет, это за грехи мои Он послал такое наказание!» Александр был убежден, что смерть дочери и бедствие — это кара небесная.
И еще одна напасть обрушилась на царя. Тяжело заболела его супруга Елизавета Алексеевна. Она сильно похудела, и врачи никак не могли поставить диагноз. Ей рекомендовали юг Франции или Италию, но она отказалась покинуть Россию. Тогда предложили пожить в Таганроге на берегу Азовского моря.
Александр решил сопровождать жену и заодно произвести смотр военных поселений на Юге. В этот момент царю стало известно о тайном заговоре против него в среде военных, то есть о будущих декабристах. Но Александр не захотел что-либо менять в своих планах. «Предадимся воле Божией!» — сказал он и тронулся в путь. Перед самым отъездом приватно заявил принцу Оранскому: «Я решил отречься и жить как частное лицо». Вид у него при этом был, как вспоминал австрийский посол, «хмурый и переменчивый».
В конце сентября императорская чета прибыла в Таганрог. В свиту входило человек двадцать, не считая охраны. Но и здесь печальные новости настигали царя. Сначала пришло известие об убийстве любовницы Аракчеева, знаменитой Настасьи Минкиной, которую граф обожал. Она была зарезана дворовыми за издевательства и жестокие побои, которые приходилось от нее терпеть.
Александр содрогнулся, узнав подробности. Будто утром 10 сентября несколько человек дворовых вошли во флигель, где Настасья спала. Первым ее ударил ножом в шею повар Василий Антонов, сестра которого, Прасковья, накануне подверглась жестокому истязанию. Минкина отчаянно сопротивлялась, но была убита. Труп ее был найден с отрезанной головой, руки и пальцы были изрезаны, рот разорван, и все тело страшно изуродовано.
Обезумевший от горя и ярости граф остервенело вел следствие, выявляя участников и сообщников преступления. Когда Минкину хоронили, Аракчеев порывался броситься за нею в могилу. По делу привлекли более двадцати человек. Приговор был скор и суров: наказание кнутом и ссылка в каторжные работы. Повар и его сестра умерли на месте во время экзекуции, не вынеся «несоразмерное число ударов», которыми с 1754 года заменяли отмененную тогда смертную казнь.
Затем поступило новое донесение о заговоре. Несмотря на это, Александр решил возвратиться в столицу лишь в конце года и отправился в инспекционную поездку по Крыму. Посетил могилу недавно умершей баронессы Крюденер и помолился за упокой ее души.
Тогда же состоялась встреча Александра с начальником военных поселений на Юге графом И. О. Виттом. По совместительству этот генерал-лейтенант исполнял особые обязанности, возлагаемые на него
С некоторых пор графу стало известно, что на Юге зреет измена. Всю свою энергию генерал-шпион направил на то, чтобы выявить и уничтожить крамолу. Верный себе, он замыслил крупную провокацию. Этого жаждало его сердце, здесь могло развернуться его стремление к сенсации и реализоваться влечение к драматическим эффектам.
Когда осенью 1825 года царь прибыл в Таганрог, Витт рассчитывал быть вызванным для доклада лично к Александру I, у которого пользовался «абсолютным доверием». Чем этот хитрец пленил царя, точно сказать трудно, но факт остается фактом — император был к нему весьма расположен. Даже крупные финансовые злоупотребления, грозившие серьезными неприятностями, сошли ему с рук.
Одним словом, царь удостаивал его своим доверием и возлагал на него обязанности особой важности, «большей частью никому, кроме его величества и меня, не известные», признавался сам Витт. Раза два в год он встречался с царем, докладывал ему лично «о нужном», «принимал словесные государя приказания» и разного рода «изустные поручения».
Что это были за приказания и поручения? Витт туманно говорил, что они касались «разнообразных предметов». Ответ, как видим, весьма неопределенный. Дело, вероятно, требовало соблюдения абсолютной секретности. Впрочем, об одном таком задании известно: царь вменил
Витту в обязанность наблюдать за самим новороссийским генерал-губернатором М. С. Воронцовым, поскольку тот-де был «склонен к либерализму».
В этот раз при встрече с царем Витт рассчитывал преподнести ему «дорогой подарок»: выложить на стол сведения о существующем антиправительственном заговоре. И сообщить свой план его ликвидации и захвата участников «с бумагами и архивом». Лучше всего, мыслил он, сделать это во время киевских «контрактов», когда, по обычаю, на ярмарку съезжалась масса народа. Здесь же встречались и заговорщики.
Оставалось довыяснить некоторые детали, чтобы представить масштабы замысла и размах деятельности смутьянов. Это позволило бы составить полную картину заговора с его разветвлениями.
Все зависело от ловкости и умения виттовских агентов. Одному из них Витт поручил выдать себя за единомышленника заговорщиков и войти к ним в доверие. Этим агентом был Бошняк.
Судя по собственному его признанию, он согласился вполне добровольно и сознательно, взвесив свои способности и «польстившись успехом». Немного, правда, беспокоила мысль, не будет ли память о нем очернена презренным именем шпиона. Но он быстро убедил себя, что бывают случаи, когда приходится жертвовать доброй славой.
В апреле 1825 года началась активная деятельность Бошняка на поприще тайного сыска как агента и провокатора.
Среди его знакомых находился В. Н. Лихарев — офицер, член тайного Южного общества, не очень заботившийся о том, чтобы скрывать свои взгляды. Приняв «личину отчаянного и зверского бунтовщика», Бошняк довольно скоро втерся в доверие к Лихареву, и тот открылся ему. «Операция» обрела реальность.
Позже, на следствии, офицер показал, что Бошняк со слезами сознался, что хотел бы «быть участником людей, которые думают и желают свободы». Поверив в его искренность, Лихарев рассказал о своей связи с В. Л. Давыдовым, одним из руководителей Южного общества.