Вещность и вечность
Шрифт:
Фридл Дикер-Брандейс. Стенд фабрики Шпиглера на текстильной выставке. Наход. 1938.
…Теперь я немного хочу поизображать тебе мою здешнюю жизнь. Я постоянно в Гронове, оттого не видела маму Ирену уже 6–8 недель. Устроилась и все привела в порядок, такая красота. Прибираюсь и готовлю; вначале мои блюда напоминали еду у «Бауди», помнишь, как мы плевались! Но я совершенствуюсь, ты получила бы огромное удовольствие от моей стряпни.
…И я опять усаживаюсь рисовать, пока не стемнеет. Ко мне ходит в гости крошечный восьмидесятилетний старичок, из бывших рабочих. На нем голубая
15 марта 1939 года в «великое безмолвие» вступает армия Гитлера. Фабрика Шпиглера закрывается. Фридл и Павел остаются без работы и с трудом находят себе новое жилье. «В этой деревне она была обречена, – говорит Георг Айслер. – Пауль Венграф, который знал Фридл еще по Вене, решил устроить ей выставку в Лондоне, в весьма уважаемой галерее “Аркад”. Можно было бы продвинуть Фридл в Англии как художницу-беженку. Выставку он устроил, но она не приехала».
Моя дорогая Хильда!
Сегодня я пишу тебе письмо, не живописное, потому что все серо, туманно, один лишь ветер и летучий снег, не философское, потому что на человека иногда находит столбняк, и даже не человеческое! Главное, я не хочу, чтобы оборвалась нить или чтобы ты думала, что я не думаю о тебе. Но мне очень грустно, и я просто застыла, и, когда я думаю о тебе, моя славная, мужественная девочка, о том, как ты там сидишь одна и старательно и упорно работаешь, мне жаль, что я не могу завести граммофон и поставить для тебя прекрасную увертюру Леонора или просто тебя обнять…
Я теперь не в состоянии писать картины (именно потому, что застыла), но зато нашла в тебе свою публику, т. е. адресата, к которому могу обратиться. …Когда ты в следующий раз приедешь, мы будем более обстоятельно беседовать о модернизме. В нем ведь так много предугадано…
Как только я отправлю это письмо, начну другое. …Там пойдет речь обо всех пустяках и мелочах, которые можно насобирать в этой пустыне, в этой красивой пустыне… [84]
84
Письмо Хильде. 19.1.40.
Красивая пустыня
Хильда была единственной, кто навещал Фридл и Павла в «красивой пустыне». Путь из Гамбурга в Гронов был долгим и опасным. Как «арийка», она имела право ездить в поездах, но, если бы гестапо ее выследило, беды было бы не избежать.
«Никто не знал, куда я ездила, никто не имел права знать об этом. Но когда мы собирались вместе, мы были так счастливы, – рассказывала Хильда. – Фридл все превращала в театр. Помню Рождественскую ночь в Гронове… Фридл была в ударе, она пыталась всех нарядить в костюмы, мы еле вырвали из ее рук ножницы – она норовила раскроить уникальные образцы тканей на маскарадные одежды. …Потом она схватила катушку с черными нитками, сунула себе под нос и произнесла поздравительную речь от имени Гитлера… Мы покатывались со смеху. Потом она нас всех заставила рисовать углем под звуки ее голоса, причем нарочно с такой скоростью меняла высоту и ритм – наверное, ей было забавно глядеть на нас, размазывающих уголь пальцами по обойной бумаге, – это был какой-то сумасшедший выброс энергии… Иногда она бывала ужасно-ужасно веселой».
Хильда
В письмах Фридл обучала Хильду искусству, обсуждала прочитанное. Сотни страниц посвящены Сальвадору Дали, Ван Гогу, Рембрандту, анализу искусствоведческих книг.
Не всегда верно считать простоту началом, а сложность – итогом… Важно не дать себе запутаться в деталях, уметь все увидеть в совокупности… Возьми что-то одно, например, африканскую скульптуру, – и ты познаешь пропорции и ритм… Смотри внимательно. У Микеланджело, например, важны руки и ноги, в них вся психология. Напомню тебе об Адаме со свободно протянутой рукой, которая прикасается к руке Бога, толстого Адама во время изгнания из рая (я упоминаю его потому, что каждая часть тела его чрезвычайно выразительна), а у Рембрандта – не часть тела, а вся картина в целом. Посмотри офорт Рембрандта «Воскрешение святого Лазаря», там важна рука, которая заклинает Лазаря восстать из гроба. Это ранняя работа Рембрандта, и там жест воздетой руки очень важен…
Фридл Дикер-Брандейс. «Дама в автомобиле». «Кажется, мне удалось выскользнуть из сети… и у меня еще достаточно сил для работы. Видишь мою бодрость в “Авто”, видишь, как я решительно настроена…». Из письма к Хильде Котны (9.12.40).
…То, что тебе нравится Микеланджело, и то, как ты воспринимаешь его, – уже хорошо. Плохо одно – вы все привыкли смотреть только на готовые произведения, но не на эскизы. Готовое совершенство, увы, малодоступно. Отсутствует масштаб для того, чтобы судить или анализировать детали произведения, – а это важно, если хочешь не только смотреть, но и понимать.
Что до книг, то здесь твоя помощь неоценима. Меня интересует всё. Мы читаем взахлеб, памятуя, что нам осталось слишком мало времени до отправки дальше.
Читаю интересную книгу о воспитании… Помню, как я думала в школе: вот вырасту взрослой и буду уберегать своих учеников от неприятных впечатлений, от неуверенности, от отрывочности знаний. Сегодня мне видится существенным только одно – пробуждать тягу к творчеству, сделать ее привычкой и научить преодолевать трудности, незначительные по сравнению с целью, к которой стремишься…
Фридл Дикер-Брандейс. «Ждарки». 1939–1942.
Я спрашиваю себя, будет ли вообще существовать искусство во вновь созданном режиме. Жертвы, которых он требует, настолько огромны, настолько непомерны, что, возможно, все это просто исчезнет за ненадобностью… [85]
Ждарки
Павел нанялся в батраки к крестьянину Книтлу. Хутор в Ждарках, неподалеку от Находа, стоит на крутой горе, обнесенной со всех сторон лесами. Ни души вокруг, только ветер свистит, обвевает хозяйский дом на вершине. Фридл и Павел жили в хлеву, переоборудованном под жилое помещение.
85
Письмо Хильде. 19.8.42.
«Да, тут вот они и жили, – рассказывает старый Книтл. – Павел мне помогал – косил траву, столярничал… С непривычки то косой порежется, то со стройки свалится. …А госпожа все рисовала. Тихая такая. Правда, с нами ей было не поговорить – мы с женой знали два слова по-немецки, а она три слова по-чешски. Еще у них была собачка, не помню, как звали, собачка была очень привязана к госпоже. А потом вышел указ, что евреям нельзя держать собак… В ту пору они как раз возвращались в Гронов. Я говорю, оставьте ее здесь. Нет! Смотрю, как они с горы спускаются. Впереди Павел нагруженный, а за ним госпожа с собачкой на руках. Летом им здесь было хорошо. Ягоды собирали, госпожа “варила варенье” и все к моей жене бегала советоваться, сколько сахару класть… А сахару-то у них и не было…»