Вещность и вечность
Шрифт:
Эрика Тауссигова (28.10. 1934—16.10.1944). «Для госпожи Брандейс». 1943.
«У Фридл было несколько книг по искусству, помню, меня потрясли подсолнухи Ван Гога, – рассказывает Дита Краус (Полах). – Она обратила наше внимание на то, что краски, которыми написаны цветы, не соответствуют реальным. Мы были поражены. Значит, правда, что художник видит иначе!»
Эрика Тауссигова. «Цветы и нары». 1944.
Светотень
«Мне
Эва Винтерницова (31.1.1935—4.10.1944). «Комната». 24.5.1944.
Моя младшая сестра Юдит была в 25-й комнате, и там много рисовали. Я приходила как будто бы к ней, а сама смотрела, как зачарованная. Фридл заметила это и дала мне карандаш и бумагу. И я стала рисовать после работы. Я ухаживала за стариками и видела столько мертвых…
Эстер Шварцбардт. 1998. Израиль.
Фридл похвалила меня за рисунки. За то, как я чувствую пластику. Однажды она принесла мне глину. Я никогда не лепила из глины. И Фридл сказала: слепи, что хочешь, не бойся. Я слепила людей, которые сидят вокруг мертвого тела. Фридл взяла скульптуру на выставку, она сокрушалась, что ее негде обжечь, и, конечно, моя работа вскоре развалилась на части. На выставке я увидела лепку какого-то мальчика из Бельгии – настолько лучше моей – и взгрустнула. Фридл сказала: не завидуй, этот мальчик из семьи художника, у него хорошая подготовка. Ты тоже научишься» [91] .
91
Это были работы Петера Спира, сына голландского художника Йозефа Спира.
Лилька Бобашова. «Корабль и свеча». 1943–1944.
Маленькая девочка пошла гулять в парк
Лампочка в фонарике слабая. Фридл перелистывает страницы «БОНАКО» и натыкается на Сойкину статью.
«Моя учительница сказала, что я могу помочь ей заниматься с детьми рисованием и живописью, в увлекательной форме объяснять им то, что они пока что как следует не понимают. Например, разницу между большой и маленькой вещью. Или “много”, “ничего” и “мало”. Показать им, каким образом передать на плоскости, то есть на листе бумаги, глубину и даль, или то, что вблизи, свет, фактуру грубого материала, или как рисуется гладкое, стеклянное, текучее или темное. Все, что я таким образом описываю, звучит скучно. Но если бы вы могли увидеть, как это выходит на деле! Я рассказываю детям какую-нибудь фантастическую сказку. Вот, например, послушайте отрывок:
“Маленькая девочка пошла гулять в парк, где на фоне голубого неба, будто феи в вуалях, стояли рядком сине-зеленые лиственницы, а рядом цвели прелестные розовые магнолии. В парке прогуливался старичок и продавал воздушные шары фирмы Батя, каждый шар на веревочке. Разноцветное чудо, вознесенное над головой старичка, походило на красочный букет. Девочка купила у старичка два шара и стала бегать по парку и играть с ними. Но тут, откуда не возьмись, налетел сильный ветер, такой сильный, что пригнул к земле верхушки деревьев и, завывая свою странную песню, подхватил девочку и унес на своих крыльях. Красный и желтый шары раздулись еще пуще и вместе с девочкой летели в необъятном пространстве, улетали все дальше и дальше”.
Соня
…На этом я прервалась и подробно описала эпизоды, которые девочкам больше всего понравились. С потрясающим энтузиазмом и отвагой они принялись рисовать. …Когда я узнала, что буду учить детей, то подумала, что им будет года четыре, так что шла к ним спокойно, без всякого страха. Подумаешь, что уж там знает четырехлетний ребенок? А теперь представьте себе, люди, как я струсила, когда до меня дошло, что рассказывать сказку и излагать теорию я должна двенадцатилетним девочкам! Но все вышло удачно. К тому же я убедилась, насколько способные эти двенадцатилетние девочки и как здорово мы понимаем друг друга».
Ханичка
«Мне было пятнадцать, а моим подопечным – десять-одиннадцать, – рассказывает Эва Адориан. – И была у меня одна девочка Ханичка, из Польши. Родители ее погибли, в Терезин она приехала с бабушкой и дедушкой. Она всего боялась, не разговаривала и не реагировала на речь. И так продолжалось долго. Я спросила Фридл, что мне с ней делать, и она сказала: принеси мне ее рисунки. Она посоветовала мне найти удобный момент и приятное место для рисования. Мы с Ханичкой устроились под деревом в углу сада, и я стала “диктовать” ей предметы на манер Фридл. И она все их нарисовала! И с таким наслаждением! Значит, она слышит и понимает! Потом меня отправили в Освенцим. После войны я узнала, что она не выжила.
Эва Адориан. 1995. Израиль.
У меня самой не было и нет никаких способностей к рисованию. Но занятия с Фридл меня захватили. Она говорила тихо. “Ритм линии делает дом домом, щетку щеткой”. Рисуйте – сильно, с нажимом, теперь легко, почти не касаясь бумаги, рисуйте приятное-неприятное – это я помню. Техника передачи контрастов. Хорошо помню про щетки – задание на фактуру, передача “щеткости” наиболее лаконичным способом – несколькими линиями. Суть вещи – вот что осталось в памяти.
Милан Айслер (Марван). 1930. Живет в Праге. Рисунок из альбома. «Мы рисовали живые модели. Она приводила кого-нибудь, сажала… …на этом рисунке, думаю, она мне показывала – я бы так не смог». (Из интервью с Миланом Марваном. Прага. 1997).
Она давала темы. Например: женщина в шляпе, одинокая, идет по улице, никого вокруг, куда она идет, кто она, что с ней? И нужно было думать, фантазировать.
Ни одного законченного сюжета – намеки или наводящие вопросы: эта женщина всегда такая печальная или только сегодня, она просто гуляет или идет куда-то? Каждый решал это для себя, в рисунке. Помню еще тему: буря, ветер, вечер. То, чего она добивалась от нас, мне кажется, не было связано с качеством рисунка, скорее с выражением разных чувств, с освобождением от страхов. Она делала это с невероятной энергией, страстью».
Сны
А вот и записка от Сойки: «Моя любимая Фридл! Мне бы так хотелось пожелать Вам чего-то очень-очень красивого… Такого, что, кроме меня, Вам никто не пожелает. Не догадается. …А это вот что – если Вам снятся сны, и вы увидите во сне то, о чем мечтаете, пусть оно сбудется! Спокойной ночи. Соня».
Письмо Сойки к Фридл. 1944.
Если бы Фридл снились сны! И она бы увидела во сне то, о чем мечтает… А мечтает она во сне и наяву о том, о чем мечтают все: чтобы больше не было транспортов, чтобы те, кто уехал на Восток, и те, кто остались здесь, дожили до свободы. Но есть у нее и свои личные мечты – вывезти все детские рисунки в Прагу, разобрать их по темам и по отдельным детям. В случае чего – позвонить Гертруде Баумловой. Ее пражский номер записан в книжечку, там столько номеров! Но если сон сбудется, то первой, кому она позвонит, будет Сойка.