Вещность и вечность
Шрифт:
Йозеф Новак (25.10.1931—6.10.1944). «Детдом № 10. 20-й урок. Проба цветов». 1944.
Учитель, воспитатель должен придерживаться самой большой сдержанности в оказании влияния на ученика. Возможно, именно тот учитель, который обладает вкусом и художественными задатками, пленившись силой и непосредственностью работ ребенка, станет искусственно удерживать его на стадии инфантильности или настаивать на определенном виде выражения, идет ли речь о каком-либо из «измов» или о серьезном академическом рисунке. Точно так же не следует показывать ребенку «примеры» – картинку из календаря с козочками и соснами, посыпанными серебряной пылью, Белоснежку
При этом можно многократно показывать произведения как старого, так и современного искусства всевозможных видов, любые изображения с натуры – в любом случае это лишь обогатит ребенка. Он сам выберет то, что ему нужно. Не следует навязывать ему своих мнений и предпочтений, так как он, податливый и доверчивый, жадно прислушивается к любому высказыванию взрослого, отождествляет себя с ним; он готов поверить всему, сказанному взрослым; он быстро соглашается с его советом, лишь бы поскорее и попроще достичь спокойной ясности и застраховаться умением производить готовый продукт. Ребенок верит, что средствами, полученными от взрослого, он скорее выиграет соревнование, которое ему навязано. Таким образом, он отторгается от себя и своих потребностей; сперва он теряет выражение, адекватное его переживанию, а затем и само это переживание.
Главное, чтобы ребенок был свободен в выражении того, что он хочет о себе сказать, – это могут быть любые идеи и фантазии, богатые и бедные, вплоть до бессмыслицы – либо вовсе не воплощенные в форме, либо выраженные на том языке формы, которым он владеет.
В обмен на это мы получим бесценную возможность наблюдать за его внутренним состоянием (здесь желательна помощь психолога), вникать в его интересы, предпочтения и знания. Приведенные ниже работы детей могут служить примерами того, насколько необходимо ребенку ежедневное спонтанное самовыражение и как оно трансформируется в рисунках, которые дети рисуют как «картинки».
Воспитательница, которая обычно не рисует с детьми, предложила им нарисовать всё, что придет в голову. У одного возник дом с наглухо закрытыми окнами и дверьми, одиноким цветком, платьицем и мебелью; все без связи, без пространственных отношений друг с другом. Ирена Краусова [106] сообщила об этом ребенке, что он до Терезина был в сиротском доме, где с детьми очень жестоко обращались, их постоянно держали взаперти, отбирали и прятали все их вещи, включая деньги. В Терезине он встретил хороших воспитателей, и через какое-то время на его рисунках появился уютный столик в комнате, с лампой и картиной на стене. Вещи теперь связаны воедино, их много. Вместо сухих штрихов – линии, они имеют толщину и наполненность (не прерывисты). В лучшую сторону изменились и другие дети.
106
«Любимая всеми» Ирена Краусова (1910–1944) преподавала девочкам мировую и чешскую литературу, занималась с ними спортом. Ее возлюбленный Иржи Жонтовский по кличке «Кулишек» подкупил жандарма и проник в Терезин. Он провел там целую неделю (с 24 декабря 1942 по 1 января 1943 года). Терезинский доктор Бём предоставил возлюбленным свой «тайник». После этого неоднократно навещал там Ирену, проносил в гетто письма, продукты, книги, газеты, – всё, что она заказывала. Жонтовский уговаривал Иренку бежать, но та не соглашалась, боясь навлечь беду на детдом и ее родителей. 23 октября пришел черед родителям. Ирена тайком забежала в шлойску с ними попрощаться. Заметив патруль, она выпрыгнула из окна прямо в объятия коменданта лагеря. Она была зверски избита и отправлена тем же транспортом. Из интервью с И. Жонтовским. 1996, Прага.
Как было замечено этой же, очень любимой детьми воспитательницей, на первом рисунке дом (по словам д-р Баумловой, дом означает самого ребенка) отправлен в самый угол, его двери закрыты, окна пусты, линии имеют депрессивный наклон. На втором рисунке, после того как ребенок отошел от шока после перенесенных несчастий и оказался в окружении добра, дом вернулся на середину листа, на окнах появились занавески, на двери – глазок, на лугу – цветы, и даже солнце нарисовано не так бегло, как на первом рисунке.
Третья девочка 12-ти лет, как и все в ее возрасте, переполнена сексуальными фантазиями. Разъяснения здесь излишни: объятия, нога мужчины, помещенная между ногами девушки, и одинокое дерево говорят сами за себя. В рисунках
В этой ситуации нет никакого смысла уделять внимание хорошей или вообще какой-либо форме, поскольку рисунок спонтанен. И, хотя детей положено воспитывать, им прежде всего надо предоставить возможность оригинального и самостоятельного выражения.
При самостоятельном нахождении и обработке своей собственной формы ребенок становится мужественным, искренним, развивает фантазию, интеллект, наблюдательность, терпение и позднее, намного позднее – вкус. Даже если сиюминутный результат будет выглядеть неубедительным, сам процесс в итоге приведет к пониманию красоты. Я верю в то, что руководить можно лишь процессом развития, который придет к завершению много позже (если получится), и это особенно важно учитывать. Почти все мы знаем по школьному опыту: то, что было закрыто на засов в школьных рисунках, не высвобождается либо никогда, либо с большим запозданием и с огромным трудом.
Не нужно беспокоиться об аккуратности и чистоте! Сама красота материала для рисования, красота чистого листа вызывает у детей бесконечную жажду творчества. А клякса или запачканное место лишь усиливает ее. В этом вас, возможно, убедят следующие примеры.
[Тут Фридл, очевидно, перешла к демонстрации рисунков. ]
Разве можно предпочесть богатству переживаний, сказочному творчеству этой 12-летней девочки сухие, трезвые, точные рисунки 16-летней? Причем 12-летняя может рисовать не менее точно. Обе девочки сообщают о себе что-то истинное, обе одарены. Однако младшая еще полна свежести, она лихо распоряжается материалами, свободна от условностей. Старшая тоскует. По чему? По дому? На самом деле или только потому, что все о нем говорят? Неизвестно. Сентиментальность и стилизация деформируют всё. Видны птички на дорожном столбе. В рисунок попадает красный домик, выполненный с большим чувством, хотя и в плакатном стиле; подчеркнутая «праздничность» терезинской одежды отражает глубокую печаль и тоску по дому. Менее понятна заторможенность в рисовании этой 13-летней, при всем ее обаянии. Она слишком рано взяла курс на готовую форму. Еще год назад она обворожительно рисовала, свежо и очень выразительно, бралась за наблюденные, совершенно нетривиальные сюжеты, такие, например, как трудности маленькой девочки в незакрывающемся туалете: одной рукой она поддерживает свою юбчонку, другой держит дверь, в зубах – бумагу и балансирует на одной ноге. А теперь ее всё сковывает: технические задачи, чувство собственной значимости, желание получить «безопасный» результат (это вообще один из опаснейших рифов).
Мария Мюльштейнова (31.3.1932—16.10.1944). Коллаж по картине Вермеера «Девушка с бокалом вина». 1944.
Фридл Дикер-Брандейс. Копия картины Вермеера «Девушка с бокалом вина».
А вот обратный пример – вполне свободная 11-летняя художница, работающая в полном согласии со своей богатой натурой и невероятно развитой фантазией. На тему урока реагирует только тогда, когда она ей близка, находит отклик в душе. Это значит, что может пройти 10 уроков без результата, пока учитель не набредет на что-то, на что этот «неконтактный» ребенок внезапно отзовется. Впрочем, достаточно одного-единственного правильно поставленного вопроса, чтобы оказаться у той двери, которая хочет быть отворенной.
Девочки рисовали на свободную тему. Эва показывает мне свой лист. На нем – обнаженная женщина под деревом, она грустно глядит в пространство, на несуществующий пейзаж. За деревом – мужчина в рыцарском одеянии, он настроен весьма добродушно, но в руке у него револьвер. Я осторожно спросила, куда глядит женщина и что сейчас произойдет.
Эва ответила, как любой ребенок в подобном случае: это ничего не значит, это просто так, но она хочет здесь кое-что улучшить. Затем на рисунке возникает озеро, около него абсолютно осмысленно сидит женщина, колени прикрыты платком, на небе облака; пистолет из руки мужчины исчез. Я сказала – это совсем другой, новый рисунок, жаль старого. Она с готовностью ответила, что может перерисовать старый по памяти, получится точно такой, как раньше, и действительно – появилась в точности та же задумчивая голая женщина и добродушный мужчина с револьвером.