Веселая наука. Протоколы совещаний
Шрифт:
В легендах, особенно легендах позднего происхождения, в бесчисленных произведениях искусства пантера — излюбленный зверь Диониса. «Пантера напоминает вакханку изяществом и легкостью движений и потому приятна для глаз бога» [44] . К тому же пантера, согласно поверью, обожает вино. Неукротимой яростью пантера напоминает Диониса. Лев также избранный зверь Диониса, если вспомнить его борьбу с титанами. В седьмом гомерическом гимне, где поведано о пленении Диониса, внезапный прыжок на палубу льва вызвал панический ужас у морских разбойников. Дочерям Миниоса Дионис сам предстал в образе льва.
44
Philostr. imag. 1, 19.
Пантера,
Другие боги, понятно, тоже не однозначны, но противоречие Диониса куда радикальней. Дионис: властелин очарованного мира, вечно восхваляемый даритель вина, избавитель от забот и печалей, расточитель наслаждений и восторгов, экстатический танцор и любовник. Но этот лучезарно-восторженный бог страшней всех остальных богов. Никто не внушает ужаса столь беспредельного — разве только монстры вечной тьмы.
В своем весьма ученом сочинении [45] Вильгельм Дильтей проводит аналогию меж дионисийскими женщинами и призраками потустороннего мира. По его мнению, «сакральное безумие менад» похоже на «мимическое представление процессии загробных обитателей». Это взгляд односторонний, однако нельзя не признать: менады в пароксизме кровавого безумия впадают в ледяное безмолвие. Царство мертвых беззвучно — недаром римляне называли богов черных глубин tacitas, молчаливыми.
45
Arch. Zeit. 31.
Мы живем на женской планете, где мужские роли весьма незначительны. Мужчины — всегда дети, сколь бы не тешились они патриархатом, гениальностью, игрой в науку и власть. Олдос Хаксли в «Гении и богине» отлично передал ее всепонимающий, иронический взгляд на него — великого физика, нобелевского лауреата, в сущности, беспощного младенца, погибающего вдали от ее сосков.
Общество и семья живут благодаря женщинам. Их помощники и защитники — только «братья матери», по определению К. Г. Юнга. Остракизм по отношению к «женщинам пьяным» исходит, прежде всего, от нормального женского коллектива. Хосе Ортега-и-Гассет сказал в «Трех картинах о вине»: «Наше время — административная эпоха, в которой мы, вместо разговора о Дионисе, говорим об алкоголизме». Добавим: эта эпоха превратила менад, жриц Диониса, в алкоголичек. Размеренный, прагматический социум, ради собственной безопасности, всегда будет преследовать искательниц раскаленных секунд.
Люди нормального коллектива… нечто собирательное, хорошо или плохо смонтированные детали социального механизма, нечто противоположное этносу.
Читаем у Пьера де Ронсара в «Гимне демонам»:
Quand l’Eternel bastit le grand palais du Monde… Когда Творец воздвиг свое грандиозное мироздание, Он населил водные бездны рыбами, Людьми — землю, воздух — демонами, Ангелами — небеса. Не должно быть Пустоты во вселенной. Пусть в каждой стихии Живут ей присущие креатуры…Демоны пребывают под луной.
Стихия земли расходится через земно-водное пространство в стихию воды, классификация и разделение весьма сложны здесь. Ведь понятие этнос относится только к людям, звери — популяции, скажем, популяция слонов или бобров. Но как назвать кентавров, русалок, террамитов, тритонов и прочих переходных особей? Популяция русалок? Странно звучит, поскольку эти существа вполне активно общаются не только с людьми, но и с гулами, стригами, эфиальтами и прочими «этносами» потустороннего континуума. Понятно, для позитивистов с воображением довольно скудным и полным отсутствием энергической фантазии постановка вопроса вообще абсурдна. При суровой рациональной цензуре, при качественной деградации зрения и слуха, доступ в земно-водную стихию затруднителен — любой странный пейзаж или причудливый зверь корректируется теллурическим мерилом. Поэтому после пробуждения сон часто представляется кошмарным, бессвязным или угнетающе бытовым. Даже во сне мы умудряемся ощущать себя социальными персонами: гротескные конструкции, зловещие физиономии обожаемых родственников, дикие повадки детей, кошек и квартир крайне смущают нас, убогие гадания или фрейдистские объяснения запутывают окончательно.
Так как душа рациональная распалась и восприятие потеряло связь с интеллектом, спящего человека вполне можно сравнить с «пьяным кораблем» — причалив к «берегу пробуждения», он жаждет избавиться от тягостных видений или бредового сомнамбулического быта. Что же это за интеллект? Первая эманация селф, «соль» герметики, ось понятой широко жизни человеческой. По Аристотелю «целое больше своих частей». Сие означает: нечто неподвластное детерминации и делает целое целым.
Интеллект дает жизни смысл и развитие, с помощью интеллекта человек пребывает самим собой в любой ситуации любой космической стихии. «Мне лучше, чем кому-либо, известны минуты, когда вечное селф наблюдает за прыжками и гримасами нашего смертного „я“, наблюдает равнодушно, иронически, нейтрально» [46] .
46
Герман Гессе. «Путешествие в Нюрнберг». 1927.
При еженощном вояже в земно-водное пространство сновидений, восприятие, не связанное с центральной осью селф и освобожденное от персональной цензуры, расплывается в невероятной плодовитости зыбкой материи снов, где обитают кошмарные боги — «султан — идиот Азатот» и «владыка скрежещущего, визжащего хаоса — Ньярлафотеп».
Научная фантастика населила иные планеты и галактики многочисленными и довольно скучными «гуманоидами». В отличие от большинства авторов данного жанра, Х. Ф. Лавкрафт представил в своих книгах головокружительно колоритные горизонты.
Рэндольф Картер, герой «Сомнамбулического поиска неведомого Кадата», «опытный сновидец», то есть: он не забывается в дремоте и входит в сон четко и сознательно. Подобная практика в принципе не редкость у шаманов, медицин-менов, йогов и прочих такого разбора людей, но здесь любопытна подробная и зловещая география сомнамбулического мира, «дрим-ленда». Если дорожат земной жизнью, лучше не заниматься этими опасными экспериментами. Субтильное тело души рискует заблудиться в галлюцинативных лабиринтах и не вернуться назад.
Рэндольф Картер переступает порог сна и спускается на семьдесят шагов в пещеру, озаренную пламенами, и спрашивает совета у тамошних жрецов. Спрашивает о чем?
По странной случайности, опытного сновидца однажды занесло слишком далеко — на крайнюю баллюстраду дивного, напоминающего арабские сказки, города. Как часто бывает в сновидениях, он «узнал» Кадат — обитель неведомых богов. Город дышал легким солнечным блаженством, тишиной, оттененной радужным маревом фонтанов.
С тех пор измученная душа Картера не ведала покоя — потому-то он и пытался вызнать путь у жрецов «Нашта и Каман Фа». Но те уклонялись, мотивируя отказ враждебностью богов.