Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе
Шрифт:
Что ж мне теперь, думаю, делать? Великая беда, как и большое счастье, омрачает рассудок. И я, опять взглянув на торчащую из давильни голову женщины, как безумный, выбежал из шатра.
Есть люди, которые одинаково смеются и на свадьбе, и на кладбище. Что же касается меня, то я, обычно, вовремя умел посмеяться и вовремя поплакать. Однако на этот раз слёзы мои не наполнили Риони и не превратили реку в море. Из глаз моих не пролилась ни одна слезинка. Но если б мои слёзы не текли прямо в душу, их потоки не только бы переполнили Риони, но и затопили
Окаменей моё сердце, если не хочешь, чтобы беда извела тебя вконец!
Горе испепелило моё сердце, и мне даже показалось, что и Риони стонет, как моё сердце, что горюет мой конь, и что скорбят вместе со мной небеса и земля. Это сочувствие, это понимание непоправимой моей беды пролилось мне на душу бальзамом, и я почувствовал некоторое облегчение.
И вот уже солнце по-иному взглянуло на меня, словно застыдилось от сознания своей вины и, покраснев, стало уверять: «Всё, что произошло минувшей ночью, случилось оттого, что я долго давало храпака».
Совсем недавно я видел сон: меня собиралась укусить лиса, я поймал её, размозжил ей голову большим деревянным молотком, содрал с неё шкуру и… на руках у меня оказалась голая женщина… Живая, конечно. И вот, вспомнив в ту минуту об этом, я подумал: сон в руку. И я поверил тогда в мудрую народную поговорку, гласящую, что женщина родилась на две недели раньше дьявола. Воистину это так! А я-то ещё удивлялся, что-то уж слишком легко покорилась девушка моей воле! Обманули тебя, Караман, ох, как обманули!
Нет, этого я не мог так оставить. Я должен был кого-то убить, задушить!
Вошёл в шатёр. Она уже сидела на скамеечке, зарывшись лицом в ладони. Не знаю, с перепугу, или ей было холодно, но её била сильная дрожь. Это несколько поубавило мой пыл. Но всё же я с отвращением бросил ей:
— Ну что, обманула меня, обезьяна?!
— Своё получил, так уже обезьяной стала?! А ночью, когда обнимался, я красивая была?! — всхлипнула она.
— Молчи, молчи и не поминай про прошлую ночь! Не распаляй мой гнев, страшила!
— Пусть бараконская икона тебя проклянёт! Ночью всё твердил, что я сладка, как мёд, а теперь я, оказывается, страшилище? И впрямь ошиблась, что снизошла до такого недостойного, как ты! Кто тебя просил, если ты меня не хотел, а? Арета убедил меня. «Караман, мол, просит передать, что и дня без тебя прожить не может…»
— Дура ты, разве я тебе просил это передать? Зарежу, как курицу, а потом иди, обманывай рыб в Риони!.. — И я схватился за рукоятку кинжала.
Девушка бухнулась на колени и обняла меня за ноги…
— Клянусь всевышним, не знала я, что в душе у тебя другая… Ты только не убивай меня, а я всю жизнь буду тебе послушной рабой.
— Меня не проведёшь! — грозно рявкнул я.
— Тогда убей! На, убей, чего ждёшь? — крикнула она и подставила мне грудь. — Мне и того достаточно, что я приму смерть от твоих рук. Ну, что же ты тянешь? Обнажи кинжал и рассеки мне пополам сердце! Не бойся, оно, даже рассечённое, всё равно будет верно тебе. Не прокляну, нет! Мою любовь к тебе
Кровь застыла у меня в жилах, а рука примёрзла к рукоятке кинжала.
Я долго стоял, не шевелясь.
Затих шатёр. Умолк и шум воды… Вдруг в дверь шатра осторожно постучали.
— Не бойся, Караман, это я, Арета!
— Арета?
Известное дело, человека нередко можно довести до того, что он становится страшней лютого зверя. Кровь снова бросилась мне в голову, и я, рассвирепев, повернулся к дверям.
— Арета, уйди с глаз долой, иначе я насажу тебя на кинжал, как шашлык.
— Да ты что, ошалел, что ли?! — удивился он, — ступай испей холодной водицы из Риони и успокойся!
Одному богу известно, что в тот момент я с большим бы удовольствием выпил тёплой крови своего свата!
— Арета, как мужчина, предупреждаю тебя, уходи! Я чую запах крови!..
— Чьей крови, зятёк? Что за вздор ты там плетёшь?
— Слушай, сват! — подступил я к нему вплотную, — то, что у тебя нет подбородка, это весь свет знает, но теперь я вижу, что у тебя и совести нет. Ты только и годишься на то, чтобы насадить тебя на кинжал, изжарить и бросить твоё поганое мясо бешеным псам!
— А сырое они не съедят? — ехидно спросил он. — Знаешь что, Караман, дорогой, брось-ка ты эти глупые штуки и лучше соберись с умом, пока разгневанный Оман не нашёл тебя и не отнял с таким трудом похищенную девушку.
От невозмутимого спокойствия свата я ещё больше разгорячился. Клянусь, что погрузись я в это мгновение в холодную Риони, река бы закипела. От его откровенной наглости язык мой прилип к гортани, и я не смог вымолвить ни слова.
— Не ерунди, Кантеладзе, — продолжал он, — что, девушка сбежала от тебя в дороге?!
— Арета!.. — я бросил одно это слово, но сколько в нём было пылавшей ярости!
Арета заглянул в шатёр.
— Ба! Да она здесь! Здравствуй, Пасико! — он почтительно склонил перед ней голову и снова повернулся ко мне: — Будет! Не одними же шутками кормиться! Ты теперь женатый человек, и от тебя уже требуется больше степенности и выдержки. Да не ворочай, как бык, глазищами! Такую красотку помог я тебе похитить, подарил тебе радость, достойную царевича, а ты ещё недоволен? Ну, хватит хмуриться, иди, поцелуй меня в лоб!
— Да в твой бесстыжий лоб пулю надо всадить!
— Так, значит, не хочешь отблагодарить меня за труды и теперь ищешь причины поссориться? Теперь вы вместе, жених с невестой, своего добились и решили обдурить меня? Вы так своих детей обманывайте, когда они будут у вас, а я вам не лялька, меня не проведёшь! Я в своём деле собаку съел! Плюнь мне в лицо, если я не получу своего!
— Чтоб до этого в твоём дворе собака не залаяла, петух не пропел да очаг не загорелся, пока тебе Караман даст что-нибудь!