Веселый моряк

Тершанский Енё Йожи

Трактирщик долго смеялся над моим недоумением, но еще больше его поразило мое неведение. Тогда он рассказал следующее:

— Ну, конечно, его здесь все знают. Его так и прозвали — Джузеппе-враль. Потому что если на улице вдруг тявкнет пудель, то он потом всем растрезвонит,

что за ним гнался лев. За это его дразнили и дразнят. И с картиной та же история. Но если вы ничего не слышали, то я сначала объясню, почему он прицепился к бакенбардам… Ну, о том, что здесь многие торгуют контрабандой, вы, конечно, знаете. Бог мой! Здесь никто и не считает это зазорным. Но ему попробуй только намекни. Его денежки тоже оттуда, это теперь он погуливает да слушает у меня по вечерам цитру. А был период, с тех пор около трех лет прошло, когда мы его полтора года не видели. Да! Однако по порядку. Он не здешний, из Австрии. И с товаром всегда на родину ездил. Те полтора года он тоже где-то обделывал свои делишки. А когда вернулся, на вид был чистый скорпион. Отощал донельзя. Но всем, кто спрашивал, говорил, что плавал. Где-то там у сарацинов будто бы. Была у него вроде как своя барка. И чего он только не плел по привычке! Носил он тогда как раз бакенбарды, а усы брил, тут многие иностранные моряки так ходят. Ну его россказням верили постольку-поскольку, как обычно. Но однажды здесь оказался его старый знакомый, еще оттуда и, когда ему передали байки Джузеппе, он хохотал как безумный. "Плавать-то плавал, — говорит, — только не на моряцких а на судейских харчах, в темнице. Его в родной деревне зацапали с куском шелка, да и тот он стянул с какого-то склада". Ну, вы можете себе

представить! Он неделю не смел носа на улицу высунуть из-за этих мошенников. Даже женщины и дети кричали ему вслед: "Эй, Джузеппе, ты когда опять отправляешься в плаванье?…" Теперь вы понимаете? Вчера они тоже собрались перед вывеской, потому что какому-то прохвосту пришло в голову, что ваш портрет похож на Джузеппе после его возвращения. Опять появилась тема для насмешек. Он был просто взбешен. Сначала набросился на меня, что это я велел его изобразить. А если не я, то тогда кто? И кто нарисовал? Я вас не выдал. Но он сам вспомнил, что третьего дня вы вместе сидели у нас под вечер. Мол, тогда-то вы и примерялись к нему. Ну, теперь вы понимаете?… Что я скажу насчет другого рисунка? Не знаю, что и сказать. Решайте сами. С ним, конечно, лучше не связываться. У них тут, кого ни возьми, нож всегда наготове. Вы не думайте, я не боюсь ни его, ни других. А вот что он вас как-нибудь не подстережет в темном переулке и не продырявит, как обещал, за это не поручусь…

Так была принесена в жертву главная гордость моего шедевра, бакенбарды, а все из-за сумасбродства посидевшего в тюрьме контрабандиста.

Выходит, мой успех обернулся разочарованием? Как это ни горько, но в дальнейшем гораздо более серьезные мои произведения давали мне возможность убедиться, что и в изысканно благоухающей толпе успех и неудача зависят от чего-то иного, а вовсе не от подлинной ценности шедевра.

1926