Веселый прогульщик
Шрифт:
Федя даже не стал ничего фантазировать, представлять себе, как пройдет это объяснение, чтобы не сглазить. Не стал и планировать, составлять схему каких-либо действий. Он решил воспользоваться методом «великого комбинатора», который, как известно, в общении с женским полом рассчитывал только на импровизацию.
На первом же уроке Федю ждал неприятный сюрприз: Олина соседка по парте пришла в школу и уже заняла свое привычное место. Этого Федя как-то не учел, упустил из виду. «Ничего, — успокаивал он себя, садясь за парту позади Артема, пообщаюсь на перемене. Может, так оно и лучше, на уроке не наговоришься».
Но и на перемене подойти к Оле оказалось
Федя растерялся. Что и говорить, Остап Бендер из него получался никудышный, а Казанова, видимо, еще хуже. Федя, правда, мыслил себя в роли детектива, но в данный момент ему для этого как раз и пригодились бы качества, которыми были щедро наделены известный сын турецкоподданного и, еще в большей степени, прославленный итальянский кавалер. И тут к Феде вразвалочку подошел Кочетков — первый насмешник и балагур на уроках и переменах, классный шут, как называют таких ребят, имеющихся в каждом классе. Федя никогда не чувствовал к ним особого расположения, просто не понимал, чего уж тут такого приятного — постоянно быть всеобщим посмешищем.
— Что, Достоевский, врезался? — с ухмылкой задал Кочетков свой первый колкий вопросик.
Федя, еще увидев его, как говорится, «на горизонте», заранее внутренне напрягся, чтобы поставить на место дежурного острослова, но этот «вопросик» застал-таки его врасплох, как в боксе удар ниже пояса.
— Откуда ты знаешь, что меня Достоевским зовут? — ошарашенно спросил он Кочеткова. — Меня так в прежней школе называли.
— Все вы находитесь под «колпаком» у старины Мюллера, — ехидно посмеиваясь, темнил Кочетков. Этот клоун словечка не мог сказать по-нормальному, без подковырки.
— Нет, правда, откуда? — Федя показывал тоном, что шутить не намерен.
— Ну, ты же Федор?
— Федор, — согласился Федя.
— И Михалыч.
— Откуда знаешь?
— Секрет фирмы.
— А если серьезно?
— Ну, слышал я. Около директорской. Литераторша с директрисой твое личное дело читали, — раскололся наконец Кочетков, видимо, услышав в голосе собеседника угрожающие нотки.
— А ты-то хоть читал Достоевского? — смягчившись, спросил Федя.
— Не-а. По программе-то еще не проходили. Литераторша просто смеялась. Говорит: «То у нас один Чайковский был, а теперь еще и Достоевский объявился».
Федя молчал, удовлетворенный объяснением, хотя и не совсем понял, при чем тут знаменитый композитор.
— Да ладно, я ж не в обиду, — уже немного заискивающе протянул Кочетков. — Что ж тут обидного — Достоевский, Чайковским-то, между прочим, она меня называла, я ведь Петр Ильич. — Он, улыбаясь, заглянул Феде в лицо, рассчитывая посмеяться вместе, но Феде было не до смеха. Помолчав, Кочетков продолжил: — А что ты в Ольгу врезался, так это ежу понятно, и ничего тут такого нет, она половине класса нравится. Только она сама ни с кем знаться не хочет, много о себе мнит очень. По мне, так Катька, которая с ней сидит, куда лучше, свойская девчонка.
Федя пожал плечами. Он даже и не знал до сих пор, что Олину соседку по парте зовут Катей. Да, по правде говоря, и знать не хотел.
— Слышь, — не отставал Кочетков. — Ты ей записочку на уроке брось. Или, хочешь, я передам? А то пялишься на нее, аж смотреть больно.
— Без сопливых обойдемся, — отрезал Федя. — Ну как знашь, Федор Михалыч, как знашь, — Кочетков не спеша пошагал прочь своей вихляющей походочкой, но вдруг, наверное,
«А может, Чайковский, тьфу, Кочетков, прав? — размышлял Федя, сидя на следующем уроке и глядя через Артемово плечо на темные локоны предмета своих воздыханий. — Может, мне и правда ей записку передать?» К середине урока он принял решение и задумался над содержанием записки. Федя понимал, что написать он должен нечто убойное. Нечто такое, что наверняка заинтересовало бы Олю. Может быть, тогда ей станет любопытно, и она согласится с ним переговорить. «А чего я, собственно, голову ломаю? — сообразил он. — Она от Карамазовых в обморок падает, вот и пошлю ей что-нибудь в таком же роде. Только чтобы понятно было, что послал это я и ничего плохого в голове не держу».
Федя взял свою ручку и, еще немного подумав, нацарапал на тетрадном листке: «Могу поделиться опытом, как я писал «Братьев Карамазовых». Федор Михайлович». Потом перечитал, подумал и добавил: Достоевский, заключив фамилию писателя в кавычки. «Без Кочеткова обойдемся», — решил Федя и ткнул тупым концом ручки в спину Артема.
— Чего? — прошипел тот, не поворачивая головы.
— Записку Толоконцевой передай, скажи от меня, не читай, — выпалил шепотом Федя и, выждав момент, когда учительница отвела свой взор от класса, перебросил сложенную в несколько раз бумажку к Артему на парту. Федя был не вполне уверен, что Артем не заинтересуется содержанием послания. «Ладно, если начнет разворачивать, — решил он, — выхвачу и порву. Пусть меня тогда с урока выгоняют, а то давно ничего не прогуливал». Но Артем в точности, очень ловко и незаметно для посторонних глаз, выполнил Федину просьбу. А вот прочла ли Оля записку — этого Федя не знал и узнать почти отчаялся. На каждом из оставшихся уроков он ждал ответной записки, а каждую перемену старался держаться поближе к Оле, но все напрасно. Наконец на последней перемене, когда Федя, устав от бесплодного ожидания, разозлившись на себя, на Кочеткова (за дурацкий совет), а заодно и на Олю за ее самомнение, спустился в буфет и занял очередь, чтобы перекусить хотя бы булочкой или марципаном, он услышал у себя за спиной фразу, сказанную знакомым мелодичным голосом:
— С семи до восьми вечера я гуляю с собачкой в парке за Осенней улицей.
Федя резко обернулся и увидел Олину спину — она направлялась к выходу из школьной столовой.
«Понял», — мысленно ответил он и поздравил сам себя с первым успехом. Подсказка Петьки Кочеткова сработала. А он ничего, не совсем дурак, этот Чайковский…
С этой минуты и до половины седьмого Федя не находил себе места. Предстоящее свидание с феей, пусть даже не просто свидание, а по особому поводу, напрочь выбило его жизнь из обычной колеи. Он испытывал и радость, и страх, и какое-то совсем новое чувство: словно он охотник, поджидающий в засаде добычу, или скорее гончая, почуявшая след. Ему казалось, что стрелки часов застыли на месте. Пришлось даже сделать все уроки, письменные и устные, чтобы хоть как-то отвлечься и убить ползущее улиткой время.
Уже двадцать минут седьмого Федя выскочил на улицу, довольный, что родители еще не вернулись с работы и никто не спросит его, куда он собрался. Дожидаться шестьсот двадцать шестого у него просто не хватило терпения. Не простояв на автобусной остановке и двух минут, Федя отправился к лесу за Осенней улицей пешком, а точнее бегом, хотя времени у него было предостаточно.
Однако очень скоро он сменил бег на шаг, да так резко, будто споткнулся о какое-то невидимое препятствие. Так могло показаться со стороны, но на самом деле приостановило его как раз то, что он увидел.