Весёлый Роман
Шрифт:
— Не знаю, я не местный.
Все отвечали, что они не местные, казалось, в Ялте вообще не было туземного населения.
Наконец какой-то пожилой дяденька в соломенном бриле сказал:
— Как же, знаю. — Он засуетился и показал рукой в ту сторону, куда я ехал. — К райкому комсомола можно так… А можно и так… — Он показал в противоположную сторону.
Мне было не до шуток. Я лишь тупо сказал:
— Не может один райком находиться в двух противоположных концах.
Дяденька засуетился еще больше, сорвал свой бриль и замахал им на меня.
— Можно
Даже не сказав «спасибо», я крутанул регулятор газа.
В райкоме была только сторожиха или уборщица — не знаю. Она долго рассказывала мне, как найти квартиру секретаря по фамилии Потапенко. Я нашел эту квартиру. На пороге меня встретила девочка лет десяти, должно быть секретарская дочка, и сказала:
— Здравствуйте, заходите, заходите.
Она приняла меня за кого-то другого.
Я вошел в комнату, где за столом, повернутым так, чтобы всем был виден экран большого телевизора, сидело человек семь-восемь. На столе — тарелки, рюмки, бутылки с вином.
Я оглянулся на дверь. Мне хотелось сбежать. Но парень в белой майке, так заросший рыжими волосами, что они оттопыривали эту майку на груди, встал из-за стола и недовольно спросил:
— Вы ко мне?
— Не знаю, — ответил я. — Вы Потапенко?
— Я.
Я не знал, что сказать, и молча смотрел на экран телевизора. Там в решетчатом шаре мчались, пересекая друг другу дорогу, два мотоцикла — в телевизоре нельзя было разобрать, какой марки. Какой-то сборной. Передавали цирковую программу.
— Так что у вас?
— Понимаете… — ответил я. — Это, конечно, не ваше дело… Но просто…
— Хорошо, — сказал секретарь райкома. — Пройдем на балкон. Там поговорим.
Мы вышли на сплошь заросший настоящим виноградом балкон. Между листьями свисали большие синие грозди, покрытые матовым налетом.
— Как твоя фамилия? — спросил секретарь.
— Пузо, — сказал я. — Но дело не в этом… Секретарь хмыкнул и посмотрел на меня с интересом.
— А в чем же дело?
Я рассказал. Секретарь райкома комсомола слушал меня недовольно и встревоженно.
— А он что, комсомолец? — спросил он о Николае.
— Нет, — сказал я. — Беспартийный.
— Ну это неважно, — решил секретарь. — Ладно, сейчас что-нибудь предпримем. Ты поезжай туда, в дом, а мы что-нибудь предпримем.
Я вернулся в Узкий переулок. Кто-то принес в комнату кипарисовых веток и цветов. Хозяйка дома сказала, что они уже обмыли Николая. Он лежал на кровати одетый, в сером костюме.
— У вас электрической бритвы нет? — спросила у меня хозяйка.
— Где-то тут она, — ответил я.
— Нужно бы побрить покойника.
Я промолчал. Я подумал, что это ни к чему. Да и не сумею я этого.
К десяти часам вечера приехали секретарь райкома комсомола и еще какие-то ребята, среди которых, как мне показалось, были и те, кто сидел у него за столом. Они сняли с грузовика гроб.
— Я не спросил, какой у него рост, — отозвав меня в сторону, сказал секретарь. — Взяли самый большой. Пришлось из дома
— Нормальный, — ответил я.
Как я мог объяснить, каким был Николай. Вот уж вправду, как говорит моя мама: «Бог, як дає, то не мірить, а як бере, то не жаліє». [14]
14
14 «Бог, когда дает, то не мерит, а когда берет, то не жалеет».
С самого утра жара была такая, что просто дышать нечем. Я все-таки надел поверх рубашки свою черную кожаную куртку. Мне казалось, что не годится в одной рубашке сопровождать на кладбище мертвого друга.
Секретарь райкома Потапенко приехал на «Москвиче», но потом пересел вместе с нами в грузовик, куда поставили гроб.
Лена не плакала. Мне просто казалось, что она никого не видит. Она надела на свое платьице сверху такой серый плащ-пыльник, и его надувало ветром, когда мы, придерживаясь за борта, стояли в грузовике. У ребят, приехавших с секретарем райкома, были серьезные, грустные лица, и все-таки каждый из них непроизвольно поглядывал на часы — не потому, что они куда-то особенно спешили, а потому, что им хотелось, чтоб все это скорей кончилось. Мне тоже этого хотелось.
Мы опустили гроб в могилу, а затем стали бросать на крышку комья глины из кучи, которая лежала рядом с ямой. Странный обычай. И противный. Но мы бросали глину, а потом могилу засылали два кладбищенских работника.
— Я хочу сказать несколько слов, — строго поглядел на нас всех Потапенко. Он зачем-то подтянул узел галстука и продолжал, глядя за наши спины: — Умер наш товарищ, человек, который мог бы принести еще много пользы нашей Родине. Для тех, кто близко знал его, — это огромное горе, это великое несчастье. Но и для нас, людей, которые не встречались с ним, это тоже горе, это тоже потеря. Мы живем в такое время, когда наша советская наука делает гигантские шаги вперед, познает непознанное. И мы скоро обязательно получим в руки надежное средство борьбы с болезнью, от которой умер наш товарищ… — Он на секунду задумался, но так и не вспомнил фамилии. — И тогда такие несчастные случаи станут невозможными. Спи спокойно, дорогой товарищ!
Утирая затылок носовым платком, секретарь райкома комсомола подошел ко мне и решительно сказал:
— Это все. Жену вашего друга и вас отвезет домой моя машина. Шофер знает. До свидания.
Он пожал мне руку, подошел к Лене, сказал ей, что нужно крепиться, и ушел вместе со своими ребятами. Я так и не познакомился ни с одним из них.
Я хотел уехать в тот же день, но было еще много возни с вещами, которые нужно было сдать в багаж.
— Может, лучше тебе поездом? — спросил я у Лены. — Все-таки дорога…