Весёлый третий

Киселёва Мария

А с линзами проще. Во-первых, у Шурика есть фильмоскоп. Из него выдернуть можно. У папы есть фотоувеличитель, еще одна линза. Дома у Гошки в шкатулке какая-то лупа — и еще одно стекло. Это уж сколько? Потом от карманного фонарика можно взять… А всего лишь две и нужны.

Гошка ушел домой и что-то долго не возвращался. Наконец прибежал — батюшки! Планку принес! Здоровенная, выше метра, наверно. Сосед-столяр дал. Бывают же добрые люди.

Теперь все в порядке, опять стало хорошо и весело. Выбрали две подходящие линзы и прикрепили их на концах планки. Все, как написано. Стали смотреть пока что на окна

противоположного дома, потому что небо было еще светлое. Наводили, наводили — что такое? Ничего не видно. Просто так весь дом видно, а в телескоп ну хоть бы какое окно чердачное показалось — нет! Тут Гошка догадался — вот умная голова! — что сразу двоим смотреть нельзя, двое всегда толкаются. Стали смотреть поодиночке — и все равно.

— Трубка все-таки нужна, — заключил тогда Гошка.

Пожалуй, что так. Хоть она и не главная часть, а без нее не выходит. Планка длинная, дрожит в руках, и линза с линзой никак не совпадает. А это уже главное.

Пришлось читать то, что пропустили, и клеить бумажную трубку.

Какая трудная оказалась, то широка, то узка, то еще что-нибудь. Наконец склеили. Посмотрели — дальний конец опять прыгает. Тьфу ты! Ничего не поделаешь, подставку надо. Штатив, как она в книжке называется. Целый вечер с этим штативом возились. Уж на небе звезды появились, а телескоп все не готов. Но вот укрепили на подставке, дрожание кончилось. А все равно ничего не видно, только мутное пятно.

— Знаешь, давай линзы сменим, — предложил Шурик. — У нас ведь еще есть.

Вставили другие, потом еще раз меняли. Все одно. Вот тебе Марс и Юпитер! Одна Луна была тут как тут, так сама в окно и лезла.

— Свинство это, не телескоп, — сказал Гошка. — Шамбабамба какая-то.

Он всегда теперь говорил «шамбабамба», когда недоразумение какое-нибудь досадное получалось.

А Шурик со зла стихи сочинил. У него всегда так: как настроение испортится, так начинают стихи получаться. А когда дело совсем скверно, так по нескольку штук сразу выходят, как сейчас:

Вам, планеты, стыд и срам, Что не показываетесь нам. Где известный плут Плутон? В облаках укрылся он. Ты, Уран, куда пропал? Настоящий ты нахал.

И все вот в таком духе. Лишь про Луну особо:

Ах ты, Лунушка-Луна, Только ты одна видна.

Гошка был вполне согласен с такой характеристикой планет. Тут вернулся Костя, Шуриков брат. Он глянул на телескоп и спросил, что это за безобразие? А когда узнал, сказал: «Хм!»

— Чего «хм»? Ничего и не «хм»! — Шурик вырвал у него телескоп.

— Не брались бы, вот чего. Это для старших школьников.

— Подумаешь! Другие старшие делают тяп-ляп. А мы старались.

— Зря старались.

— Почему

зря?

Костя усмехнулся:

— «Из кувшина можно вылить только то, что есть внутри». — И ушел.

— Из какого кувшина? — Это Гошка спросил, потому что он про мудрецов ничего не знал.

— Да ну, ерундовина. Это древние умники говорили. Из простого кувшина.

— А что вылить?

Шурик стал объяснять, что ничего выливать не надо. Это вроде, как в басне. Говорят, например, про слона или осла какого-нибудь, а на самом деле это не осел, а директор. Ну это Гошка знал, это каждый знает. А тут чего вылить? Как он сказал?

— Ну как, как? Можно вылить, сказал, что есть в кувшине. Например, есть вода, можно вылить ее. Понял? Есть молоко, можно вылить. Вот и все.

— Действительно, ерундовина. Вылить да вылить. К чему тут какие-то кувшины?

— Да не какие-то, — сказал Костя, выходя из кухни. — А вот эти.

И стукнул Шурика и Гошку головами.

Ну вот так оно и вышло. Дело не в кувшинах, а в головах. Только из головы чего же выльешь? Тьфу ты, чепуха какая! Вот уж кого бы Шурик никогда не слушал, так это древних мудрецов.

8

Есть в 3-м «Б» ученик Миша Капустин. Тот самый, который шамбабамбу придумал, из-за которой такая неприятная история вышла. История-то, конечно, не вышла, это только у Гошки в голове было, но все равно неловко перед Шмелевой.

Капустин, ясно, не виноват. Он никого обижать не собирался.

Ученик он тихий, и такой, про которого говорят, что пороху он не придумает. Дело совсем не в порохе, его давно придумали, а это значит только, что Миша ничего интересного выдумать не может, потому что он рассеянный, забывчивый, он даже рот закрывать забывает и часто сидит с открытым ртом. А Чижов с этим не согласен. Если так, то разве могла бы выйти такая смешная история, как на уроке арифметики? Повторяли деление. Нина Дмитриевна задала всем придумать задачу. Сначала все думали, а потом стали поднимать руки. Шурик придумал хорошую задачу. Не про килограммы и не про метры, которые давно надоели, а про крыши. То есть про куски железа, которыми крыли крыши. Хорошая получилась задача, Нина Дмитриевна похвалила.

— Ну еще кто придумал? — спросила она.

Поднялось много рук, а Миша сидел и на всех оглядывался.

— А ты, Капустин, думаешь?

— Думаю.

— Серьезно думай, спрошу тебя.

Миша перестал вертеться и начал серьезно думать. А пока Галя Савчук рассказала свою задачу. Тоже хорошая задача. Про детский сад. Только ребята не делились на четыре группы без остатка и два ребенка оставались в остатке. Весь класс решал, куда девать этих двоих, а Миша ничего не слышал. Он думал над своей задачей.

— Ну как, Миша, готов? — спросила Нина Дмитриевна.

— Готов.

Он встал и посмотрел почему-то на Шурика.

— На одной крыше…

— Опять про крышу? — удивился Сковородкин.

— Да не про ту. Значит, на одной крыше стояли двадцать три… статуи.

У Нины Дмитриевны дрогнули брови.

— Статуи, — поправила она ударение.

— Ну статуи.

— На крыше, говоришь?

— На крыше.

В классе зашумели. Гиндин вытянул лицо и застыл, изображая скульптуру. Сковородкин тоже окаменел, но в другой позе.