Весеннее пробуждение
Шрифт:
Кит порывисто провел рукой по ее волосам, небрежно вставленные шпильки посыпались на пол, и волосы разметались по спине густой волной. Кит прервал поцелуй. Тяжело дыша, он прижал ее к себе и зарылся лицом в шею.
– Виктория, – шептал он, – моя прекрасная шалунья, ты сводишь меня с ума. Я так тебя люблю. Пожалуйста, скажи, что и ты меня любишь. Умоляю, скажи, что выйдешь за меня.
По телу Виктории пробежала дрожь. Упоминание о замужестве мигом стряхнуло чары. Зачем только она допустила, чтобы все зашло так далеко, особенно накануне его отъезда?
Высвободившись
– О, Кит, ну почему ты постоянно твердишь о свадьбе? Как затертая пластинка на граммофоне! – с досадой выкрикнула Виктория. Она совершенно запуталась, голова шла кругом. – Где эти дурацкие шпильки?
Она включила ближайшую лампу.
– Я так понимаю, ответ «нет»? – холодно спросил Кит.
Виктория заморгала от яркого света и поморщилась при виде его окаменевшего лица. Кит опустил руки и стиснул кулаки, а в только что лучившихся теплом глазах горел ледяной огонь. Она едва не вскинула руки, чтобы отгородиться от исходящего от него холода.
– Конечно «нет»! Мой ответ всегда был «нет». Я не хочу выходить замуж. Почему ты думаешь, будто что-то изменится? Это ты хочешь стреножить меня, словно вьючное животное! А теперь… теперь ты уезжаешь и воспользовался моим… моим… – Она запнулась.
Конечно, он воспользовался ее мягким сердцем, грустью и растерянностью перед его отъездом и глубокой привязанностью. Но как выразить словами то, что она сама с трудом понимает?
Кит потянулся к ней, но тут же опустил руки:
– Ты права. Ты ни капли не изменилась. Все такая же упрямая и инфантильная, как всегда.
– Я упрямая? Я?! – Виктория перешла на крик, но ее перестали волновать приличия. Глаза щипало от слез. Разочарование и смятение подталкивали к срыву. – Что за бред! Это ты постоянно просишь моей руки, несмотря на все мои отказы. Почему ты не можешь просто оставить все как есть? Зачем портить нашу дружбу разговорами о замужестве при каждой встрече?
«И поцелуями», – хотелось выкрикнуть ей, но она вовремя прикусила язык.
Кит смотрел на нее сверху вниз; на мгновение на лице его промелькнула боль, но тут же сменилась таким каменным выражением, что Виктория вздрогнула и отвернулась.
– Не волнуйся, Виктория. Больше я не стану донимать тебя вопросами. – Он надел китель, взял брошенное на спинку кресла пальто и вышел из гостиной.
Судорожно подбирая в уме нужные слова, она поспешила за ним по коридору к входной двери. Виктория не хотела, чтобы он уходил, тем более в таком состоянии.
– Кит!
Но он не останавливался, продолжая мерно чеканить шаг в блестящих армейских ботинках.
– Кит! – снова позвала Виктория, чувствуя, как в груди нарастает страх.
– Прощай, Виктория.
Дверь открылась и захлопнулась за его спиной.
Да как он смеет просто взять и уйти?
Она развернулась и бросилась обратно
И вот теперь он ушел и больше не вернется. Внезапно Виктория со всей жестокой ясностью поняла, что может никогда не увидеть его. Он отправлялся на войну, а она устроила ему такое прощание. И не сказала самого главного.
Чем сильнее она осознавала то, что упорно скрывала даже от себя самой, тем больше ей хотелось кричать.
Она любит Кита.
Любит всеми фибрами души, но из-за своего глупого детского упрямства не захотела услышать голос сердца, предпочтя ему заносчивость разума. Виктория опустилась на колени перед затухающими углями камина, закрыла лицо руками и разрыдалась.
Глава девятая
Поднимаясь по ступенькам в квартиру Виктории, Пруденс подавила желание ускорить шаг и старалась ступать чинно и медленно. Живот еще не сильно вырос, но она потеряла ощущение равновесия, и Пруденс часто казалось, что она вот-вот упадет. Частично вина лежала на легком корсете, который приходилось носить – иначе платья не застегивались. Мюриэль, мать Кейти, пыталась показать Пруденс, как увеличить ее платья в талии, но в отчаянии сдалась и пообещала все сделать сама. Но пока она этим занималась, Пруденс вынуждена была надевать корсет, хотя затягивание давно превратилось в пытку, и она каждый раз извинялась перед маленьким Горацием.
Пруденс сама не понимала, зачем шла к Виктории так поздно, да еще и без предварительной записки, не зная, будет ли та дома. Она возилась на кухне с приготовлением простого пудинга, и вдруг ее посетило странное ощущение, что Виктории необходима помощь. Однажды в детстве она уже испытывала подобное – тогда Викторию скрутил неожиданный приступ астмы и она потеряла сознание, – но с того случая прошло много лет, и только сегодня Пруденс снова ощутила непреодолимый порыв ринуться на помощь.
Это было странно, ведь в последнее время Виктория чувствовала себя намного лучше, и Пруденс терялась в догадках, что могло произойти.
Наконец она добралась до площадки и постучала, надеясь, что чутье на этот раз подвело ее и у Виктории все в порядке. Но когда дверь открыла незнакомая пожилая женщина, ее надежды растаяли.
– Виктория дома? – нахмурилась Пруденс.
Женщина подслеповато уставилась на нее:
– Ровена? О нет. Вижу, что нет. Ты, должно быть, Пруденс?
Пруденс кивнула, заливаясь краской. Что-то в интонации женщины подсказывало ей, что незнакомка знает о ее происхождении и, более того, это ничуть не волнует ее.