Весеннее равноденствие

Барышев Михаил Иванович

— Ты думаешь, Павел Станиславович, что Габриелян учинит нам страшную месть?

— Не думаю, а знаю. Он мне уже вчера звонил. Кавказский характер у товарища. За добро добром платит, а обид не забывает.

— Правду же я в акте написал.

— Правдой, Андрей Алексеевич, всегда сильнее всего человека и обижают. Была бы нелепица, Габриелян не тряхнулся. То и худо, что правду ты в особом мнении записал.

Снова вспомнился Заборск, авторитетная приемная комиссия, собравшаяся в кабинете Кичигина, чтобы подписать акт приемки

в эксплуатацию участка полуавтоматов.

Первыми поставили подписи Золотухин, как представитель проектирующей организации, и главный инженер завода-изготовителя, лысоватый, с веселыми глазами толстячок. Подписали с солидной неспешностью, чтобы, боже упаси, не мелькнуло у собравшихся мысли, что торопятся они сбыть поскорее с рук собственное детище.

Главный механик заборского завода попытался напоследок воспротивиться приемному «бульдозеру», который могуче подкатывался к нему с каждой новой подписью.

— Мойка же брызжет!.. На внутренней расточке регулировка барахлит. Вот у меня все записано…

Механик полез было в карман, но приемный «бульдозер» припер его к стене.

— Подписывай. Не задерживать же из-за пустяков ввод в эксплуатацию. Нам, Полозов, на полуавтоматы уже план спустили, а ты лезешь со всякой мелочевкой.

— Вот так всегда. Подпишешь, а потом себе самому свою доброту и расхлебывать, — вздохнул главный механик и подписал акт.

Подошла очередь Готовцева поставить подпись.

— Прошу, коллега, — сказал Золотухин, подвинув к Андрею Алексеевичу нарядные папки с переплетенными экземплярами акта. — Удостоверьте. Столице, так сказать, почет и уважение.

Готовцев уставился на ухоженную бородку Золотухина и неожиданно подумал, что он, наверное, тратит кучу времени, чтобы из рудиментарного волосяного покрова устроить такое парикмахерское великолепие.

— Слушай, Вениамин Сергеевич, а как ты сам оцениваешь полуавтоматы?

Золотухин растерялся. Чтобы скрыть замешательство, он принялся вместо ответа оглаживать ухоженную бороду. Андрей Алексеевич сообразил, что лопатка волос, кроме эстетического, имеет и сугубо практическое значение. Безбородый человек может в минуту растерянности лишь стиснуть кулаком нижнюю челюсть, голую как детское колено, а владелец бороды начнет неторопливо оглаживать волосяное украшение, пока не одолеет замешательство и не придумает нужного ответа.

— Четыре года назад проектировали. Конечно, сейчас кое-что можно дать в лучшем варианте.

— Меня интересует оценка технического уровня в целом.

— В целом она, товарищ Готовцев, точно соответствует техническим условиям договора и заданной проектной мощности. На сей предмет имеются согласованные и подписанные сторонами документы.

— А если без документа оценить?.. Молчите? Я скажу. Состарились ваши станочки. Прошедший день они представляют, а не светлое будущее.

— Все выполнено в точном согласовании с проектом.

— Значит, проект был ни к черту. Потому я такую ахинею не буду подписывать. Совесть не позволяет мне вводить ее в эксплуатацию. Элементарная человеческая и инженерная совесть.

Подписать

акт приемки все-таки пришлось. От бюрократического «бульдозера» и строптивому Готовцеву нельзя было ухорониться. Но к подписи он присоединил такое «особое мнение», что, прочитав его, Золотухин позеленел от злости и выразил такой энергичный протест, что его ухоженная борода превратилась в растрепанную мочалку.

— Шиш мы теперь получим от Габриеляна, — сказал Павел Станиславович и аккуратно поправил уголок цветастого шелкового платка, выглядывающего из нагрудного кармана. — Шиш с маслом, а не проектную документацию по смазке и гидравлике. Теперь он начнет волокитить, начнет запрашивать дополнительные технические характеристики, потребует и пятое, и десятое, вроде исчерпывающего перечня взаимозаменяемости смазочных масел, как отечественного, так и зарубежного производства. Где мы такой исчерпывающий перечень возьмем?.. Сейчас грамотные пошли, резину при надобности умеют тянуть. Прямо никто не откажет, а незаметно накинет на тебя хитрую удавку, и сам ты будешь на ней петлю затягивать.

— Ух, как страшно!.. Страшнее кошки зверя нет, — не очень вежливо перебил главного инженера Шевлягин. — Свет, что ли, у нас клином сошелся на Габриеляне? Самим надо и смазку, и гидравлику проектировать. Что у нас, головы дурее? Хотите знать…

— Хочу знать, — скрипуче и раздраженно откликнулся Веретенников. — Хочу знать, кто у нас за смазку и гидравлику может взяться?

Вопрос не удивил, хотя в структуре ОКБ была организационно обособленная производственная ячейка, возглавляемая энергичным и знающим инженером Липченко, ведению которой подлежала проектная документация по смазке и гидравлике.

Но еще лучше собравшиеся в кабинете знали, что в служебные обязанности группы входит лишь приемка и проверка документации на смазку и гидравлику, поступающей по кооперации, что за пять лет работы ни деловая Нателла Константиновна, ни ее активные подчиненные не выдали и простенького эскиза по этим проектным узлам. Руководитель группы чем-то походила на театрального критика, который не сыграл ни одной роли и не поставил ни одного спектакля, зато отлично умеет примечать все ошибки в игре артистов и режиссуре постановок и дает категорические советы по их исправлению. Советы эти порой бывают и толковые, слушают их со вниманием, однако никому не приходит в голову предложить критику самому сыграть Отелло или Настасью Филипповну, а тем более поставить балет «Спартак».

Благородный Шевлягин тоже не решился на утонченную месть упрямой оппонентке во всегдашних спорах и не назвал фамилию Липченко.

Удар он принял на себя.

— Наше бюро может, Павел Станиславович.

— Может, — с явным сарказмом повторяя Веретенников. — Может такое наконструировать же смазке и гидравлике, что потом ни одного изготовителя не уговоришь, любой заказчик удерет… Вы же чертежики выдадите на уровне технических достижений двадцать первого века.

— Но мы должны ориентироваться на передовое, а не плестись в хвосте. Это же, извините, консерватизм… Это же…