Весеннее равноденствие

Барышев Михаил Иванович

— Я прошу, Павел Станиславович…

— Не проси, товарищ Шевлягин. Смелости у вас через край — вот и весь ваш багаж. Вы и оперу «Кармен» возьметесь за две недели сочинить. Тоже понятно. Чего вам, перспективщикам, бояться? Чертите себе да складываете в архив на полки. На корм мышам…

Шевлягин опустил голову. В словах была горькая и укоризненная правда. Продукция бюро перспективного проектирования, выкованные в ожесточенных схватках лучезарные проектные идеи с самого основания бюро почти целиком ложились на архивные полки, лишь редкими крохами воплощаясь в работающий металл.

Но виноват в том Шевлягин не был, и слова главного инженера явились ударом ниже пояса.

Перспективщик

вскочил с дивана, раскрыл рот, чтобы громогласно выразить возмущение, но почему-то раздумал, горестно махнул рукой и без разрешения направился к двери.

Готовцев проводил Шевлягина сочувствующим взглядом. Павел Станиславович с явным облегчением поглядел на костлявую спину с выпирающими даже под плотным кожимитом лопатками.

— Как же мы будем поступать в данной ситуации, Павел Станиславович? Давайте исходить из наихудшего: Габриелян не дает нам к установленному сроку чертежи. Через два месяца у нас начинается выдача проектных материалов но новому проекту автоматической линии. Срок нам никто не отодвинет, пусть хоть десять Габриелянов будут виноваты… Может, я в самом деле зря в драку полез?

— А ты мог иначе?

— Пожалуй, нет.

— Вот именно, — с явным сожалением в голосе откликнулся Веретенников и побарабанил по крышке стола длинными пальцами с ревматическими припухлостями на суставах. — Загнал ты меня тоже под стол особым мнением. Ума не приложу, как выйдем из положения, как уложимся в плановые сроки…

— Надо уложиться, Павел Станиславович. Я еще не знаю такого случая, чтобы ты сорвал установленные плановые срока.

— Да, такого случая в моей работе еще не бывало.

В словах главного инженера послышались внутренняя гордость и сдержанное достоинство человека, знающего себе цену.

Глава 4. Личные отношения

— Цвета терракот? Но это же прелесть, Надюша… Тем лучше, что московское… Ты прессу читай. Прессу, говорю… Она пишет, что московское — значит отличное… Ладно, не вводи в искушение. Все та же вульгарная причина. Временные финансовые затруднения… Что-что? Ну, знаешь… Строители говорят, что нет ничего долговременнее временных сооружений. Эта истина больше всего и подходит к обычному состоянию моих финансов… Отлично съездилось… Понимаю, о чем ты любопытствуешь. Помнишь, у Заболоцкого? «Закон имея естества, она желала сватовства…» Куда уж правильнее.

Телефонный разговор происходил в однокомнатной кооперативной квартире, находящейся на восемнадцатом этаже современного жилищного инкубатора, возведенного индустриальными методами на бывшей городской окраине. Женское гнездышко было ухоженным по всем требованиям современного интерьера. Почти четверть полезной площади занимала в нем низкая тахта, покрытая мохнатой, в леопардовых разводах, импортной синтетикой. Грела синтетика мало, но зазывно манила кинуть житейские вульгарные заботы, с облегчением освободиться от остроносой обуви, немилосердно сжимающей в угоду моде нежные женские пальчики, ослабить потайные крючки, формирующие элегантность женских фигур и завалиться на просторной леопардовой «понарошечной» спине. Рядом с тахтой отливал тусклой полировкой низкий журнальный столик и кожаными копешками высились два зеленовато-белых пуфа, приобретенных еще во время расцвета дружественных связей с неким государством.

Еще в квартире был аквариум, где за зеленоватыми стеклами плавали красивые и ненужные рыбы с большими грустными глазами.

Для такого продуманного и изящно выдержанного интерьера

вместо аквариума больше подошел бы тонконогий шпиц или стриженный под игрушечного льва пудель. Но хозяйка квартиры руководствовалась мудрым принципом, что держать в наши дни собаку — ненужная роскошь, если отлаиваться человеку всегда приходится самому. Рыбки же были молчаливы, не портили мебель, не оставляли шерсть на леопардовой синтетике и не требовали вечерне-утренних выгулок.

С высоты восемнадцатого этажа жизнь видится такой, какой хочется ее представлять человеку. Все прочие люди кажутся по сравнению с тобой маленькими и невзрачными. Кроны деревьев, кусты и трава на скверах и газонах с такой высоты смотрятся нарядными, мягко мохнатенькими и аккуратными, как передничек первоклассницы, шествующей на первый в жизни урок. Даже машины разных моделей и цветов, приткнувшиеся к мостовым, выглядят с высоты не нахальными, стреляющими удушливыми выхлопами колесницами, норовящими сбить тебя с ног у каждого светофора, а безобидными игрушечными автомобильчиками.

В окно был виден и кусок втиснутой в гранит городской реки. И на реку с восемнадцати этажей высоты тоже было хорошо глядеть и думать, что вода, загнанная в тесное ложе из камня, все равно несет к тебе издалека первозданную силу и чистоту родивших ее лесов, полей, родников и мшистых ложбинок, несет дуновение живей природы, угнетенной в городе асфальтом, камнем, кирпичом и бетоном.

Вечерело. За окном неспешно вызревали сумерки и тихо, по-кошачьи, подступала медленная летняя ночь. Густела в подворотнях и под горбатыми мостами, наливала сутемью узкие проулки, скверы и парки. Пепельно-серебристый свет летнего вечера ложился тихо и мягко, а высокие плоские облака, розовеющие в закатных лучах, казались роскошными перьями, потерянными сказочными птицами.

— Да нет, ничего я, Надюша, не темню. Просто есть не телефонные вопросы, — ответила Нателла не в меру любопытствующей подруге.

Разговор уже длился добрый час, и конца ему пока не виделось. Телефон хозяйка квартиры всегда использовала на полную мощность. По складу характера ей требовался максимум человеческого общения. Одиночество она переносило плохо, сразу же начинала ощущать собственную неуверенность и какую-то непонятную беспомощность в самых простых и элементарных действиях.

Уже многое было сказано, но еще больше осталось за пределами дружественного телефонного общения. И не потому, что Нателла боялась доверить собственные тайны телефонным проводам. За свое существование терпеливые провода наслушались столько женских тайн, что будь они чувствующими, принимай эти тайны близко к своей электрической душе, у них то и дело вдрызг разлетались бы самые надежные предохранители и с надрывными стонами лопались бы прочнейшие стальные жилы кабелей. На этом фоне разговор Нателлы Липченко с близкой подружкой был просто лепетом пятиклассника, признающегося в уничтожении на страницах дневника двойки по русскому языку или арифметике.

Липченко была уверена в скромности автоматической телефонной связи. Если телефонная автоматика и услышит ненароком что-нибудь лишнее, то, славу богу, не растрезвонит сотне людей. А близкие подруги, случается, поступают наоборот: услышат мало, а наговорят столько, что диву даешься. Особенно если их доверительно предупредить, что говорится, мол, все это по строгому секрету.

Нет, красивым женщинам и близким подругам секреты доверять категорически нельзя. Если уж тебя секрет распирает и требует немедленного выхода, много проще и безопаснее открыть его попутчику в трамвае или соседу по очереди в молочном отделе гастронома.