Весенние сны

Арчер Джейн

– Что это ты такое проделал, Хок? Это что, такое послание?

– Да. Только для индейцев.

– Ясно. Но может быть, мне ты его переведешь на понятный язык? Я никому не скажу. Обещаю.

Не выдержав, Хок усмехнулся:

– Я не сомневаюсь, что ты никому ничего не скажешь.

– Потому что ты ничего мне не скажешь?

– Ты же знаешь, Стейси, что с тобой обращаться так сурово я не собираюсь.

– Так скажи. Мне ведь нужно еще многому научиться, чтобы избегать опасности, – продолжала настаивать Анастасия, втайне надеясь, что он малость поостынет.

– Белые

этим никогда не интересовались. Сначала я удивлялся, потом перестал. – Он посмотрел в сторону подъезжавших быстрой рысью всадников и продолжил: – Вот этим индейцы отличаются от белых. Когда ты замечаешь всадника, то не можешь увидеть, кто он – белый или индеец. Индеец именно так будет приближаться к незнакомому всаднику. Если это индеец, он ответит точно так же, если белый – не обратит внимания, потому что подумает: «Опять эти чокнутые индейцы». Индейские племена придумали целый язык жестов, которым начали пользоваться задолго до появления здесь первых белых. И до сих пор им пользуются, особенно теперь, когда Америка переполнена разными нациями, народами и языками.

– Спасибо за рассказ, Хок. Я очень благодарна...

– Только не думай, что я перестал на тебя сердиться, Стейси. Я просто в бешенстве, но даже это никак не повлияет на мои планы, потому что исполниться им не может помешать ничто и никто – ни ты, ни Латимер, ни луна в безоблачном небе. Я иду за своим стадом и вернусь со своим стадом, – сжав кулаки, страстно закончил он.

– Хок, я и не собираюсь тебя останавливать. Просто я хочу быть рядом с тобой. Я ни в чем не виновата...

– Стейси, ты ничем и никак не можешь мне помочь. Если ты хочешь присоединиться к моему отряду, что, собственно говоря, ты сейчас и пытаешься сделать, то мне это не нужно и совсем не нравится.

Ледяное спокойствие его голоса привело Анастасию в смятение, потому что за этим скрывалась растущая ярость. Она чувствовала, как Хок буквально кипит от злости, и была обижена и растерянна – он выставил ее эгоисткой, совершенно не думающей ни о нем самом, ни о его деле, к которому готовился все годы после смерти родителей. Может быть, ей сейчас лучше вернуться на ранчо и забыть о его планах и о его ранчо. В конце концов, он ей не так уж и нужен, а уж тем более ей ничего не нужно от него.

– У тебя есть еще что сказать? – Голос Хока был ровным и бесстрастным. Воины тева почти уже подъехали к ним.

– Наверное, ничего к тому, что было сказано, добавить нельзя. Мне хотелось быть рядом. Я за тебя переживала – знала, что ты рассердишься, но все же пришла. Поверь, я понятия не имела, насколько тебе...

– Ты хоть понимаешь, что из-за тебя я теряю уважение и честь в глазах мужчин тева?

– Нет. Не понимаю.

– Для хопи это очень важно, как и для тева. Анастасия помолчала, подумав, что в самом деле плохо знает Хока. Сердце ее сжало ледяное отчаяние.

– Я жду, – продолжал давить Хок.

– Я не знаю. Мне в голову никогда не приходило, что...

– Насчет головы это точно. Знаешь, сколько хопи и тева добровольно уходили из жизни после того, как были обесчещены?

Сердце у Анастасии заколотилось быстро-быстро.

– Хок, послушай. Я...

– К

счастью, сегодня ночью я не собираюсь умирать, как и во все последующие дни. Тем не менее, Анастасия, я хочу покончить со всей этой кашей, которую ты заварила, здесь и сейчас.

– Да, я понимаю, – негромко ответила Анастасия, чувствуя, как в душе ее поселяется холод. Ведь она действительно не знала Хока. А что такое для него честь? Как сейчас оказалось, она тоже этого не знала. Неужели та индейская кровь, что течет в его жилах, так отличает его от других людей? – Прости, что я приехала сюда. И вообще прости меня за все. – В конце концов, у нее тоже есть собственная гордость, пусть он хотя бы узнает об этом.

– Простить? Это за что же? – насмешливо спросил Хок, поворачиваясь от Анастасии в сторону подъехавших воинов тева.

– За очень-очень многое. Езжай, делай, что задумал, – выговорила Анастасия, отступая к своему мустангу, беря его под уздцы и всовывая ногу в стремя. Усевшись на коня, она еще раз посмотрела на Хока и добавила: – Езжай и живи счастливо. Но без меня.

Она резко развернула лошадь в направлении Гайи, но, прежде чем мустанг сделал хотя бы шаг, Хок оказался рядом и, выхватив из рук Анастасии поводья, придержал коня, после чего рывком сдернул ее с седла.

– Какого черта, Стейси! – свистящим шепотом воскликнул Хок. – Что за чертовщину ты несешь?

Она чуть не упала ему под ноги и, подняв глаза, увидела, что индейцы уже подъехали и теперь, сидя на своих лошадях, спокойно молча наблюдают за происходящим. С помощью Хока поднявшись на ноги, Анастасия почувствовала себя совершенной дурой. Кто бы говорил теперь про потерю чести!

Посмотрев на индейцев, он коротко кивнул, потом перевел взгляд на нее. И вдруг широко улыбнулся и сказал:

– Ну что ж, по крайней мере они узнали, что с некоторыми женщинами бывает невозможно справиться. Если бы это были апачи, то мне и думать не хочется, что они потребовали бы сделать с тобой, чтобы вернуть мне потерянную честь мужчины.

– Знаешь что, Хок, я во всем этом не вижу ничего смешного, – резко бросила Анастасия, отталкивая его и отходя на несколько шагов в сторону. – Тебе пора бы понять, что у меня тоже есть гордость.

– Я знаю.

– Прекрасно. Я возвращаюсь домой. А ты езжай, куда ехал. С самого начала я была не права.

– Ну уж нет, домой ты не поедешь.

– Что?! – Анастасия в бешенстве топнула ногой. – Сначала – уезжай, и чем скорее, тем лучше, а теперь – нет, дорогая, оставайся. Вот что, с меня довольно. Плевать мне на всех.

Хок тихо засмеялся, и этот низкий смех вдруг показался Анастасии хищным кличем стервятника. Ей ужасно захотелось, чтобы время повернуло вспять, чтобы она осталась сегодня в своей спальне. Возможно, Хок и был прав во всем.

– Стейси, ты поедешь со мной. Я вовсе не намерен отпускать тебя обратно в Гайю, тем более когда все поместье уже поднято на ноги.

– Я уехала тайком, меня никто не видел!

– Меня не интересует, как ты оттуда уехала. Меня интересует, что происходит сейчас. Кроме того, одну я тебя не отпущу.