Весенний марафон
Шрифт:
– Та прозрачная. Она может быть любой, она отражает время года и дня, которое за стеклом. Вбирает настроение природы. Сам придумал, – погордился Кирилл.
Он очень любил, чтобы Катерина его хвалила – за стихи, за дом, за умение управлять лошадью и водить машину – как маленький.
– А я думала – дизайнеры, – подыграла Катерина.
– Я нанимал дизайнеров, когда построил дом, – откинувшись в кресле, Кирилл потягивал коньяк из пузатого бокала и любовался на Катеринину возню с цветами. – Но ты знаешь, у них такие примитивные идеи. Красное дерево, золотой унитаз, ручки из самоцветов. Или хай-тек. Или японские циновки с ширмами – на кой мне черт? Главное,
– Так, – кивнула Катерина.
– В общем, плюнул я и рисовал все сам. То есть не сам, конечно. Я придумывал, а рисовал друг мой, Буйлович, – знаешь?
– Буйлович? Надо же! – выдала ожидаемо-восхищенную реакцию Катерина.
Буйловича она, конечно, знала. Он был самым раскрученным и самым высокооплачиваемым художником в городе, его картины покупали коллекционеры со всего мира, а за его книжной графикой гонялись зарубежные издательства. Он был Никас Сафронов местного масштаба. Ивашов тоже собирал картины современных художников, причем принципиально – уральских, и платил им, как говорят, щедро. Но в доме Катерина картин пока не видела. Может быть, у него есть пристройка с картинной галереей, что-то вроде Малого Эрмитажа – она бы не удивилась.
– Вышло замечательно! – похвалила Катерина, подумав, что окажись она на месте Ивашова, ее убогая фантазия иссякла бы на пятой комнате: гостиная, детская, спальня, кабинет… Нет, даже на четвертой. Какие уж там зима-весна-лето. – А какие еще комнаты есть?
– Хочешь, покажу? – предложил Ивашов, пристраивая опустевший бокал на журнальный столик. – Приглашаю тебя на экскурсию.
И целый час они сновали по коридорам, переходам и лесенкам, открывая все новые двери. Богатый словарный запас Катерины уже был на исходе, потому что «потрясающе», «удивительно», «чудесно», «великолепно» и прочие синонимы она уже употребила и начала повторяться, а комнаты все не кончались. Бог знает какая по счету дверь (Катерина сбилась) вдруг оказалась самой обыкновенной, покрашенной белой масляной краской и с пупырчатым непрозрачным стеклом посередине – точь-в-точь как у нее дома. Она вопросительно посмотрела на Ивашова. Он улыбнулся и пожал плечами. «Ну, если ты так хочешь…» – вот что означали этот жест и эта улыбка. «Спальня!» – мгновенно догадалась Катерина и, не давая себе времени перетрусить, решительно взялась за круглую пластмассовую ручку и распахнула дверь.
Комната была обставлена мебелью семидесятых годов: темно-коричневая полированная стенка из ДСП, дешевый секретер с пластмассовыми ручками, некоторые были отремонтированы при помощи синей изоленты, раскладной полированный стол и видавшие виды стулья, диван-книжка… На полках стояли книги из тех, что во времена Катерининого детства «давали» по талонам в обмен на макулатуру, поэтому они были одинаковыми во всех интеллигентных домах, и у ее родителей тоже: серый том «Трех мушкетеров», оранжевый Мопассан, бордовый «Собор Парижской Богоматери», синий, с золотом, и никогда никем так и не прочитанный четырехтомник «Семья Тибо»… Чешский хрусталь, проигрыватель с двумя громоздкими колонками. Стеклянные бокалы под пиво с нарисованными лошадиными мордами – точно такие же были когда-то у родителей ее одноклассницы.
– Вот это да! – искренне изумилась Катерина. – Просто машина времени.
– Это я матери квартиру купил, она хотела старую мебель туда перевозить. Я ей все новое купил, а эту себе забрал. Ностальгия. Тебе правда нравится?
Катерина молча кивнула.
– Знаешь, если я пишу стихи, то
– Нет, – задумчиво ответила Катерина, понимая, какого ответа он от нее ждет. – Наверное, потому, что там все новое… придуманное. Нет-нет, ты не обижайся, там все изумительно… А здесь – живое, оно все помнит. И тебя маленького.
Она, улыбаясь, показала глазами на фотографию лопоухого мальчишки, серьезно смотревшего в объектив. Мальчишка, совсем не похожий на нынешнего Ивашова, был одет в серую школьную форму, в руках держал ручку, перед ним лежала раскрытая тетрадь, а рядом красовался глобус.
– Нас тоже так фотографировали, – обрадовалась Катерина. – Фотограф пришел в класс, и целый урок мы не занимались. Все очень хотели глобус потрогать, а нам строго-настрого учительница запретила. Наверное, тогда глобусы были в дефиците.
– Ты совершенно права. Мы действительно раньше жили все одинаково: стандартные хрущевки, одинаковая мебель, книги, хрусталь – даром что из Чехословакии. Одинаковая одежда, одинаковые мысли, – осторожно присев на старенький диван, принялся объяснять Ивашов. – А я хотел быть не таким, как все. Мечтал по-другому одеваться, и чтоб у меня был дом – свой собственный, с бассейном, как в кино с Аленом Делоном, и чтоб комнат – не две клетушки, а много! Все в детстве хотят собаку, а я хотел собственную лошадь. И вот… ты же сама сказала, что все мечты сбываются.
– Ну, не всегда, – засмеялась Катерина, стараясь свести серьезный разговор к шутке. Она не любила ненужной откровенности, хотя прекрасно умела «разговорить» любого человека, если ей это требовалось по работе. Но беседа о трудном детстве олигарха ее не увлекала, наверное, потому, что слишком уж все это походило на отрывок из творения писательницы Капустиной. – Я вот в детстве мечтала о шикарном платье, с воротником стоячим и со шлейфом. А потом о свадебном, с фатой до пола. А не сбылось же – в королевы не вышла, на свадьбу купили что-то простенькое, гипюровое, тогда же не особо можно было разбежаться. И не сбудется уже, потому что я такое платье не надену – куда я в нем попрусь-то? – Последнее слово, заметно покоробившее собеседника-поэта, она употребила намеренно, чтобы снизить пафос беседы. – Вообще, сбываются, по-моему, только те мечты, которые жизненные: образование получить, карьеру сделать, дом построить. Ну или увидеть Эйфелеву башню. Заработал – получи, построй, съезди, посмотри. Я не права?
Ивашов помолчал, потом ответил как-то слишком серьезно для той болтовни, которую выдавала Катерина:
– Ты, конечно, права. Но с примитивной, прагматической точки зрения. И такая правота скучна.
Он говорил почему-то обиженно, и стал похож на того мальчишку на фотографии, который наверняка тоже мечтал покрутить глобус, а ему не разрешили.
– Мечты, если они настоящие и красивые, должны сбываться и просто так, как в сказке. Ни за что, просто потому, что человек умеет мечтать. Как Золушка. Или как Ассоль.
«Странно, – подумала Катерина. – Чего это он так надулся? Я вроде ничего такого не сказала. За Ассоль он обиделся, что ли? Между прочим, и Золушка, и Ассоль тоже все не за просто так получили: пока ждали – шишек насобирали, по хозяйству убегались…» Но вслух она ничего этого говорить не стала, потому что спорить не было смысла и рождения никакой истины по итогам не предусматривалось.
– А ты мне все показал? – решила сменить тему Катерина. – Или в твоем замке есть таинственная комната, вход в которую гостям запрещен под страхом смертной казни?