Весенний снег
Шрифт:
Но когда перевалило за три, за четыре часа, ожидать стало невмоготу, никакие доводы и воспоминания не утешали. Единственное, что отвлекало Веру Михайловну от ожидания, это мысль о Никите. Еще утром он признался ей: "Что-то сон у меня рушится. Сегодня совсем не спал".
Она понимала: он не прошел той психологической подготовки, что прошла она, у него, естественно, нет ее закалки, и его надо, просто необходимо поддерживать.
И она время от времени спешила в приемное отделение, где сидел Никита, и говорила
К ней подходили люди, сотрудники отделения, больные. Вера Михайловна кивала им, но ничего не улавливала из того, что они говорили.
Подошла Нюшка, принесла чаю, бутерброд с колбасой, чуть не силком заставила съесть.
– Ёксель-моксель, глухая будто! Я тебе про кровь толкую. Ежели что-у меня всеобщая. Ну, любому годится. Я уже давала кровь. Так что, ежели что...
Вера Михайловна поблагодарила и снова уставилась на стеклянные перегородки.
Кто-то принес ей табуретку, посадил. Она этого не заметила. И чем дольше шло время, тем меньше она замечала окружающее. Все ее внимание, вся она была нацелена туда, на операционную. Теперь и в окно не смотрела.
А за перегородками-обычное рабочее движение.
Ни новых звуков, ни новых голосов. Ничего такого, что говорило бы о неблагополучии.
Но время... время...
Прошло уже пять часов... Пять пятнадцать... Пять двадцать...
Вера Михайловна чувствовала, как минуты и секунды отстукивают в пей самой. Вбежать бы туда. Узнать бы. Но сил нет.
Пять тридцать... Пять тридцать пять...
И вдруг шум. Тени на стеклах. Шуршание колес.
Вера Михайловна закрыла глаза. У нее зашлось сердце.
– Все великолепно. Поздравляю,-еще издали заговорил Владимир Васильевич.
– Крылов бесподобен. Вы знаете, в какой-то момент я даже пожалел, что сам не хирург.
Вера Михайловна всхлипнула от радости, схватила Владимира Васильевича за плечи, чмокнула в переносицу, так, что очки у него свалились, и побежала вниз, к Никите. Откуда только силы взялись.
Никита привстал ей навстречу. Выражение лица у него было, как тогда перед кабинетом врача, - детской растерянности и беспомощности.
– Благополучно,-выдохнула Вера Михайловна, спеша успокоить его.-Мне Владимир Васильевич...
Наш доктор из Медвежьего... Он на операции был.
Они сидели, взявшись за руки, и молчали. Надо было пережить этот момент, это потрясение, с духом собраться.
– Ты вот что, Никитушка,-первой пришла в себя Вера Михайловна.
– Ты съезди-ка на квартиру. Старичкам скажи... Они тоже волнуются. И еще вот что. Телеграмму бы надо...
– Может, рано?-неуверенно возразил Никита.
– Так ведь тоже сердце болит. Поди, все Выселки не спали.
– Подожди,-Никита еще не верил в счастье, словно боялся вспугнуть его.
– Так мы ж ничего
Она поцеловала его в небритую щеку и заторопилась наверх.
Но узнать в этот день больше ничего не удалось.
Профессор куда-то исчез, появился поздним вечером и сразу прошел в послеоперационную палату. Лечащий врач выглянул на минутку, сказал ей то, что она уже и сама знала:
– Операция прошла нормально.
И снова удалился.
Вера Михайловна попробовала было обратиться к Алексею Тимофеевичу, но тот почему-то шарахнулся от нее, как от огня.
Возле Сережи-она видела по теням на стекле-все время были люди. Они приходили и уходили. Но суеты не наблюдалось, и это успокаивало ее.
Никита вернулся быстро, сообщил:
– А я с твоим дядей свиделся. Он из Вырицы приезжал.
Вера Михайловна не придала значения этому сообщению, не о том думала.
– Ты бы отдохнул, Никитушка.
– А ты?
– Я наверху побуду,
– А я здесь.
Среди ночи что-то стряслось. За стеклянными перегородками зажегся яркий свет и задвигались тени.
Вера Михайловна прикорнула в дежурке, но вдруг ее будто кто-то подтолкнул, она вздрогнула, сразу встала на ноги, вышла в коридор и тотчас заметила свет и тени за перегородками. И тут же у нее зашлось сердце. Подобное ощущение уже возникало, когда она ожидала результатов операции, но тогда это длилось секунды. А сейчас надолго. Вера Михайловна подошла к форточке, глотнула студеного воздуха. Не помогло. Она постаралась не обращать внимания на свое сердце, потому что то, что происходило там, было поважнее. И это ей удалось.
Мимо нее прошли какие-то незнакомые врачи. Один из них произнес неизвестное ей слово: гемолиз. Она тотчас догадалась, что оно относится к Сереже. И поскольку она не знала его значения, оно показалось ей страшным. Собственно, это отметило ее сознание. Сердце ничего не чувствовало. Вера Михайловна не забила тревогу, просто отметила в своем сознании: "Гемолиз-это, вероятно, плохо".
Появился лечащий врач, какой-то отрешенный, не замечающий ее.
– Аркадий Павлович!
– окликнула его Вера Михайловна.
Он остановился неохотно, взглянул на нее недоуменно, не сразу узнал.
– Небольшое осложнение. Почки.
– И прошел вперед.
Но по тому, как он спешил, как был необычно отрешен, она догадалась, что говорит он неправду.
Аркадий Павлович, очевидно, и сам понял, что поступил жестко по отношению к матери ребенка, вернулся с полдороги, заговорил помягче:
– Там много врачей. Вадим Николаевич там. Уже дважды прямое переливание делали.
– Он помолчал.
– Нужна "искусственная почка".
– Опять - помолчал.
– А вам здесь не надо быть.