Весенняя путевка
Шрифт:
– Помилуйте, но если вы там брали напрокат какие-то вещи, ведь это было очень давно. Почему же вы до сих пор не спохватились?
– А она почему не спохватилась?
– Она?.. Она - это другое дело.
– Для вас другое. А для меня - приходится без паспорта из-за этого дела сидеть. А мне в командировку завтра охать. Я не жулик, вот мое служебное удостоверение, можете убедиться.
К счастью, старик так и не догадался предложить подождать возвращения Лины, это было бы самое худшее - встречаться с ней Артуру совсем не хотелось. Поэтому
– Ну не в столовой же она его положила!
– Это не столовая. Моя комната считается...
– А ее?
– Я у нее никогда не роюсь.
– Ну раз такое положение! Может быть, где-нибудь прямо сверху... Попробуйте, а?
Старик посмотрел на него с тоской, видно, разговор ему был труден или отвлекал от чего-то.
– Ну подождите, - сказал он, встал, пошел в маленькую комнату и, нерешительно шлепая туфлями, стал там топтаться, переходя из угла в угол, перекладывая книжки и журналы и приоткрывая ящики.
Артур подошел и встал в дверях, наблюдая за поисками. Видно было, что так ничего никогда не найти, хоть педелю ищи. "Либо старик не в себе, либо притворяется", - подумал Артур, еле сдерживаясь, чтоб не нагрубить на прощание и не уйти, хлопнув дверью, как вдруг увидел знакомую белую сумку на молнии с самолетиком и пальмами и прочим, одну из тех, что на некоторых авиалиниях выдают воздушным пассажирам и что потом долго с удовольствием носят люди, никогда не летавшие на самолете.
– Это ее сумка, - сказал старик, заметив, куда он смотрит.
– Вижу, - сказал Артур так ядовито, что старик посмотрел на него с удивлением.
"Дурачок", - решил Артур.
Старик взялся за молнию, она была расстегнута, и сумка казалась пустой, но все-таки он выудил со дна солнечные очки, смятую косыночку, ее Артур сразу узнал, спичечную коробку с нарисованной на ней собакой - это он нарисовал ее, макая спичку в чернила, когда они были вместе на почте, и два сморщенных высохших зеленых яблока.
Все это старик доставал по очереди со дна сумки, задумчиво разглядывал и опять клал обратно, зачем - неизвестно.
Потом, что-то заметив, он засунул руку во внутренний кармашек, покопался там пальцами и вытащил плоский пакетик, завернутый в бумажную салфеточку. Это его, видно, удивило: он положил все, что захватил рукой, на стол и стал разворачивать салфетку. В ней оказались два бутерброда с сыром, то есть два куска булки, превратившихся в сухари, и два ломтика сыра, похожего на погнутые пластинки желтой пластмассы.
Старик прикрыл уголками салфетки бутерброды, отложил в сторону, и тогда стало видно, что под ними лежали две паспортные книжечки. Он развернул одну и отложил, развернул другую, из которой высовывалась узенькая бумажка.
– Тут бумажка какая-то. Это ваш?
– Вот видите. Все точно. Это квитанция, что уплачено за прокат...
С лестницы он сбегал, посвистывая. Он приготовился к чему-то гораздо худшему и, к удивлению, кроме облегчения чувствовал и что-то вроде легкого разочарования, что все так просто кончилось.
Итак, еще один раз в его жизни все обошлось без усложнений, теперь можно было оглянуться назад и посмеяться надо всем, что было, - собственно, именно над самим собой...
Дед, как и полагается, слегка комический персонаж. Припомнилось, как он шаркал щеткой по полу, собирая воображаемый мусор, пустоту, и пытался вымести ее на лестницу. В сумку его никто лазить не заставлял, - значит, про паспорт ничего не знал... Конечно, не знал, вытащил из бокового кармана пакетик и с ним прихватил лежавшие там паспорта. И заинтересовался, разворачивать стал пакет... Странно, откуда эти засохшие бутерброды? Наверное, она на дорогу приготовила и не съела. И забыла. Но чтоб столько времени не вспомнить, не заглянуть в сумку, которая висит кое-как, за одно ухо нацепленная на ручку стенного шкафа со вспоротым расстегнутой молнией нутром? Странно, но в общем теперь все равно...
Все равно. Но так заранее и с умыслом припрятанную вещь не оставляют.
Он внимательно осмотрел свой паспорт, вытащил квитанцию прокатного пункта и вспомнил сразу раскладушки, полученные под залог, шум моря и голубые мелкие цветочки, дрожавшие, пригибаясь от ветра, на песке, запрокинутое к солнцу спокойно-блаженное лицо загорающей Лины и совершенно ясно понял, что и мысли не могло быть такой: паспорт увозить, прятать. Не надо было ничего выяснять, просто все вспомнить и сразу себе ответить: нет, этого не было.
Дальше он постарался не додумывать, и как будто это ему удалось, он спокойно поужинал и лег спать, но утром проснулся с готовым выводом, настолько определенным, как если бы всю ночь сидел и думал.
А вывод был такой, что от него на душе становилось очень противно.
Что получилось, собственно? Пришел, выманил у старика паспорт, цап его в карман и удрал. Даже привета не передал. Старик чудаковатый, рассеянный, так вот воспользовался. Тьфу, противно!..
На работе он думал о работе, говорил о работе и работал, но внутри него кто-то продолжал додумывать все ту же историю, и, как только он вышел из подъезда и закурил, вывод опять был готов: нужно зайти к Лине, объяснить, вообще показаться, а не прятаться.
Как только это мужественное решение было принято, ему сразу полегчало, и он с чистой совестью начал откладывать его выполнение с завтра на послезавтра.
По привычке он сам подсмеивался над собой и даже придумал подходящий афоризм: "Никогда не откладывай на завтра то, что можно отложить на послезавтра..."
И наконец в субботу вечером он снова стоял перед дверью, прислушиваясь, не шаркнет ли щетка. Позвонил. Ничто не шелохнулось, он позвонил еще, но уже знал, что никто не откроет, чувствовалось, что квартира пуста.