Весна для репортера
Шрифт:
Раппопорта я заметил издалека. Он шел, не глядя по сторонам, двигаясь к одному ему известной цели. Мне пришлось подняться и довольно громко окликнуть его. Мой оператор некоторое время мотал головой, потом все же меня углядел и обрадованно заспешил в мою сторону. Внешне Славик напоминал завсегдатая фестивалей КСП: борода, растрепанная шевелюра, одежда, больше подходящая для сидения у костра, нежели для прогулок по городским набережным. Телосложением его Бог не обидел – широкие плечи, развитая грудная клетка, мощные руки с волосатыми кистями.
Он уселся и бросил недоуменный взгляд на то, что стояло передо
– Давай по пиву? Я угощаю.
– Нет, это исключено.
– Лететь в командировку и не выпить в аэропорту? Ну, ты даешь…
– Я плохо переношу спиртное.
– Ну, тогда ладно, – добродушно заключил Раппопорт. – А я, пожалуй, пивка тресну.
Пока он жадно глотал пиво, я размышлял, как мне построить с ним отношения. В принципе, мне он был симпатичен. Но, похоже, его пристрастие к спиртному может отдалить нас друг от друга. Следует ли мне советоваться с ним по профессиональным поводам или решать все самому? Пьяницы не самые лучшие советчики. Хотя человек он, конечно, опытный.
– Ты не переживай, – начал Славик, будто разгадав мои сомнения, – все будет нормально. Сейчас, наверное, думаешь, как там все сложится. Хохлы бузят, наших журналистов третируют, клиент уезжает, гипс снимают. Расслабься! Скорей всего, там все относительно тихо. Майдан уже отшумел. Но чего-нибудь забавное мы точно найдем. Долго ли умеючи.
– Босс просил запечатлеть то, как после Януковича все стало плохо.
– Кто бы мог подумать. – Он немного насторожился и помрачнел, но быстро взял себя в руки.
– Босс сказал, что нас встретит человек из посольства и что у него есть для нас сенсация.
– Да что ты все – Босс, Босс. Мне все это ни к чему. Посольство, сенсации. Я всего лишь оператор. Снял, что велено, и готово дело.
Может, зря я ему рассказал. Хотя Бос не инструктировал меня насчет оператора… Что-то я опять начинаю дергаться. Спокойно!
Раппопорт подозрительно быстро пьянел. То ли уже выпил сегодня до приезда в аэропорт, то ли злоупотребил вчера. После второй кружки он стал утомительно разговорчивым, что меня раздражило. Я надеялся все же в его лице получить соратника, а не болтливую обузу.
– Скажи, Юра, а ты правда думаешь, что после Януковича там все стало плохо, а при нем все было шикарно? Что дело в нем? В этом урке?
– Здесь много тонкостей. – Мне не нравился его тон. – Он не ангел, но те, кто его сменил, совсем никуда.
– А ты в этом уверен? Что они сделали плохого?
– Давай сейчас не будем. Скоро все увидим сами.
Какой смысл сейчас об этом спорить? Мне хватает перебранок с Ларой по этому вопросу. Однако каков Славик! Не ожидал я от него такого. Чувствую, он еще не раз меня удивит за время поездки. При начальстве он тоже такой смелый?
– Эх… Молодой ты еще. – Раппопорт запрокидывал голову и не отпивал пиво, а буквально заливал его в себя.
По-моему, мы со Славиком были примерно ровесниками.
До посадки Раппопорт успел выпить еще две кружки, а в самолете так чудовищно храпел, что стюардесса посматривала на него с плохо скрываемым раздражением. Все ее попытки разбудить бородача для потребления самолетного завтрака успехом не увенчались. Если он собирается так усердно пьянствовать в Киеве, нам не избежать проблем. По его хмельным речам я догадался, что он не из тех, кто голосовал бы на выборах за
Перед самым Киевом я задремал. Тяжело и некрепко. В неудобной позе. Разбудило меня сообщение о начале снижения. Неприятно затекла шея. Я размял ее пальцами, как мог, но это особо не помогло. Славик по-прежнему спал. Когда самолет уже катил по полосе, я насилу его добудился, а он еще долго тер виски и охал. Пахло от него неприятно. Глаза смотрели испуганно… Борода как-то смялась.
По стеклам иллюминаторов стекала вода. Прилетать в дождь – хорошая примета.
Вопреки опасениям, на паспортном контроле нам не предъявили никаких претензий и не подвергли тщательному досмотру. Даже не спросили о цели визита. Пограничник поставил в мой паспорт штамп о въезде с таким видом, с каким прихлопывают надоевшую муху. Меня это, мягко говоря, удивило. В Москве сложилось стойкое мнение, что всех российских журналистов осматривают с особым пристрастием и даже могут выдворить из страны. С нами ничего подобного не произошло. Наши сумки приехали на ленте достаточно быстро. Сданную Славиком в негабаритный багаж камеру также не пришлось долго ждать.
По виду аэропорта никак нельзя было догадаться, что мы прилетели в страну, где полтора месяца назад произошел государственный переворот. Все как на любом среднестатистическом аэровокзале. Только у пары теток, стороживших какие-то огромные кульки, вид был чересчур деревенский, будто они вот-вот развернут сало и начнут им торговать.
Раппопорт плелся позади меня.
Выйдя в зал прилетов, я сразу приметил среди встречающих высокого человека в хорошем костюме, светлой свежей рубашке с высоким воротником и легкой, вальяжно расстегнутой куртке. Он улыбался и шел нам навстречу. Поравнявшись с нами и убедившись, что мы те, кто ему нужен, он спросил очень дружелюбно:
– Юрий? Владислав?
– Да. – Я протянул ему руку.
Славик сухо кивнул. Руки у него были заняты.
– Как долетели? Меня зовут Геннадий. Леонид Сергеевич Кабанов должен был предупредить, что я вас буду встречать.
– Да, предупредил.
– Ну, вот и хорошо.
Геннадий попытался забрать у меня из рук дорожную сумку, но я не отдал ее, сославшись на то, что она не тяжелая. Славик тоже не позволил ему ничего у себя взять.
Он попросил нас подождать под козырьком, пока он сбегает на стоянку и заедет за нами.
Дождь тем временем усиливался, капли тяжелели и неслись к земле под углом, сквозь их косое сито вдалеке угадывался сиротливый пейзаж городских пригородов. Машины одна за одной подъезжали к терминалу и забирали пассажиров.
Вскоре и рядом с нами притормозила посольская «Ауди». Геннадий вышел и открыл багажник.
Славик, не произнося ни слова, погрузил в него аппаратуру, свой чемодан и залез на заднее сиденье. Я сел впереди, рядом с Геннадием.
Первое время мы ехали молча. Я краем глаза приглядывался к нашему провожатому. От него это не укрылось, и он сказал: