Весна (Дорога уходит в даль - 3)
Шрифт:
– Хто в таляфоне? А, бодай тебя, дурная голова, ничего не слышу... Хто говорит, спрашую я вас?
Все это Юзефа произносит одинаково громко - в самую трубку. "Бодай тебя" и "дурная голова" звучат так же отчетливо, как и все остальное.
Но телефон может служить вечевым колоколом, только когда мы в городе. Сейчас мы на даче, телефона там нет. Поэтому Иван Константинович зовет нас к себе при посредстве своего денщика Шарафутдинова (кратко: "Шарафута"). Вот и нынче утром Шарафут притопал на дачу -
"Дорогие! Прошу всех вас - и Сашеньку - нынче ко мне.
На вече!
Ваш пеан Рогов".
Слова "на вече" подчеркнуты. Значит, что-то серьезное.
– Читырем часам, - добавил Шарафут.
– Все прихади!
Ниприменна!
– И еще уточняет: - Баринам. Барыням. Шашинькам. Ниприменна!
Видя, что мама тревожно переглянулась с папой - почему Иван Константинович зовет нас так экстренно, среди недели?
– Шарафут говорит маме негромко:
– Письмам получила.
И загрохотал по ступенькам балкона. Слышно, как, отойдя от дачи, он замурлыкал в саду:
Тирли-тирли-солдатирли!
Али-брави-компаньон...
В последнее время Шарафут пристрастился к песням. В соседней квартире, у офицера Блажевича, недавно появился новый денщик. И бедняга Шарафут лишился покоя. Денщик поет какието удивительные песни с совершенно непонятными словами:
На Олимпе-д возносился
Равных лет со мной божок!
Тирли-тирли-д-солдатирли,
Али-брави-компаньон!
Шарафут мучительно старается запомнить эти нравящиеся ему слова песни. Чистит на кухне ножи или натирает полы - все время гнусавит под нос: "Тирли-тйрли"... Вот и сейчас по удаляющемуся мурлыканью Шарафута слышно, как он отходит от дома все дальше и дальше...
Вдруг "тирли-тирли-солдатирли" начинает снова приближаться. И Шарафут снова всходит по ступенькам.
– Обедай дома не нада! У нас обедай!
После этого Шарафут уходит уже окончательно, бормоча под нос свое "тирли-тирли-али-брави".
Обед у Ивана Константиновича проходит необычно, как-то кисло. Иван Константинович невеселый, даже, можно сказать, скучный. Леня тоже какой-то непонятный. Но всех более взволнована Тамара. По привычной своей выдержке она этого не выказывает - еще бы! "Генеральская выправка" дедушки Хованского!
Тамара уверенно и умело разыгрывает роль гостеприимной хозяйки дома:
– Елена Семеновна, возьмите, пожалуйста... Яков Ефимович, налить вам?.. Сашенька, твое любимое...
Но я-то ведь Тамару хорошо знаю. И явственно чувствую, что она чем-то взволнована. Часто она краснеет - вдруг совершенно невпопад. Глаза ее смотрят поверх наших голов и видят что-то, не видное нам... В чем дело?
Одним словом, сегодня в этом милом доме, знакомом-презнакомом нам, происходит что-то непонятное. Мама, я, даже папа, которого смутить трудно, держимся настороженно. Папа не шутит, мы молчим. Мы ждем, что будет.
Обед приходит
Папа начинает осторожно:
– Иван Константинович, время идет, мне скоро в госпиталь... Не приступить ли к вечу?
Иван Константинович словно просыпается от сна. Оглядев нас всех пристально, он начинает:
– Дело серьезное. Я получил письмо от сестры генерала Хованского... Она Лене и Тамарочке тетка... то есть бабушка... Нет, внучатная тетка. Тьфу ты, запутался я в этом родстве! Одним словом, она графиня Уварова. Евдокия Дионисиевна - так ее величают... Письмо она мне написала!..
– И Иван Константинович достает из бокового кармана длинный, узкий конверт сиреневого цвета.
– Вот... Этого письма я еще никому не показывал. Даже Тамарочке и Лене, а письмо касается именно их обоих. Так что содержание письма здесь никому, кроме меня, не известно. Хочется мне, чтобы мы обсудили его здесь... Все вместе. Вот и предлагаю я: пусть Тамарочка прочитает нам это письмо вслух!
Покраснев так, что даже шея становится у нее густо-розовой, Тамара вынимает из конверта письмо и, - прокашлявшись, совсем как в классе, перед тем как начать отвечать урок, - читает внятно и выразительно:
– "Милостивый государь мой Иван Константинович! Покойный брат мой, генерал Хованский, Сергей Дионисиевич, умирая, назначил своей душеприказчицей супругу свою, Инну Ивановну Хованскую. Вскоре после смерти брата скончалась и Инна Ивановна. Перед смертью ей было угодно составить духовное завещание, по которому она передоверила Вам распоряжение ее денежными средствами и воспитание ее внуков, Тамары и Леонида..."
Тамара читает бегло, не запинаясь. Непонятно, почему Иван Константинович прерывает это чтение вопросом:
– Почерк-то разбираешь ты, птуша?
– Вполне!
– отвечает Тамара, словно даже удивившись, и внезапно добавляет, сильно покраснев: - Мне тетушка тоже прислала письмо. Сегодня получила я его...
– А-а-а, - тянет Иван Константинович как-то неопределенно.
– Ну, читай, птуша, читай дальше.
– "Вот уже почти четыре года Леонид и Тамара живут у вас, - читает Тамара.
– Судя по справкам, мною полученным, отношение ваше к ним совершенно родственное и не оставляет желать лучшего..."
– Спасибо!..
– вдруг вырывается у Ивана Константиновича не то с горечью, не то с иронией.
– "Зато, - продолжает читать Тамара, - оставляет желать многого та обстановка, в какой живут и воспитываются эти дорогие мне дети. Тамара учится в провинциальном институте, Леня - в захолустной гимназии. А ведь брат мой, генерал Хованский, предназначал его для военной карьеры! Знакомства у детей, общество, в котором они вращаются, самые смешанные. Как далеко все это от той блестящей жизни, какая ожидала детей в доме их деда!.."