Весна на Одере
Шрифт:
Среди офицеров, приехавших из штаба корпуса и армии, были политработники, инженеры, инспектирующие оборонительные сооружения, артиллеристы и интенданты. Это была большая комиссия из тех, какие прибывают в момент жесткой обороны для наведения порядка в частях. Партийно-политическая работа, боевая подготовка - все, вплоть до состояния конского состава, комиссии надлежало тщательно изучить, проверить и выводы доложить Военному Совету.
Мещерский удивленно шепнул на ухо гвардии майору:
– Как же так? А вы сказали, что скоро наступление!..
–
– шепнул в ответ Лубенцов.
– Раз приехала комиссия по проверке обороны, ждите наступления... Это - почти правило. Взгляните на комдива.
Да, комдив, видимо, тоже знал это "правило". Он кивал головой, соглашался кое с чем, вежливо спорил, что-то бормотал про себя, но глаза у него между тем смеялись.
Когда офицеры - члены комиссии - разъехались по полкам, комдив сказал разведчикам:
– Спасибо, друзья! Обрадовали старика! Представляю всех к боевым орденам, а для тебя, Лубенцов, хочу об Александре Невском похлопотать!
Разведчики уже собрались уходить, когда дверь открылась и в комнату вошел вспотевший и запыленный младший лейтенант. То был офицер связи. Его приезд всегда означал какие-нибудь важные перемены.
Он протянул генералу большой, запечатанный сургучом пакет. Генерал быстро вскрыл конверт, пробежал глазами написанное, и его лицо стало сразу торжественным и серьезным.
– Товарищи офицеры, - сказал он, - получен приказ о переходе нашей дивизии на плацдарм.
– Повернувшись к начальнику штаба, сидевшему за столом, он проговорил: - За работу! А членам комиссии сообщи: пусть едут домой. Проверять будут в Берлине.
Лубенцов с Мещерским побежали к себе.
Фриц Армут еще не был отправлен в корпус и доедал свой завтрак. При входе Лубенцова он вскочил, встал во фронт и - о ужас!
– по привычке поднял руку и крикнул:
– Хайль!..
Слово "Гитлер" он успел проглотить, тут же осознав, что натворил. Он побледнел, покраснел, ударил себя по руке - "Diese dumme Hand"* - и по губам - "O, dieser dumme Mund"**. Видимо, он испугался, что его немедленно расстреляют. Разведчики, понимая комизм его положения, громко расхохотались.
_______________
* Глупая рука!
** О, этот глупый рот!
Лубенцов тоже засмеялся и сказал:
– Отправьте его поскорей. Дела и без него много.
Фрица Армута отправили в штаб корпуса. Он, счастливый от того, что его за шиворот вытащили из войны, долго махал разведчикам рукой из кузова грузовой машины.
Когда разведчики узнали от гвардии майора, что дивизию перебрасывают на другое место, они даже немного расстроились. Конечно, с плацдарма будет нанесен основной удар по Берлину. И все же было как-то досадно вдруг взять да уйти именно сейчас, после такого умного и ловкого поиска.
– Эх, - вздохнул Митрохин, - работали на дядю!
Этот самый "дядя" приехал на следующий день.
Он оказался молодым, очень быстрым и разбитным капитаном, представителем
Гвардии майор выложил ему все показания пленного фельдфебеля. Капитан, разумеется, был очень рад, что участок так хорошо разведан.
– Ваша дивизия далеко?
– спросил Лубенцов.
– Завтра прибудет, как и все войска нашего фронта.
– Фронта?
– Лубенцов насторожился.
– Второго Белорусского фронта, - сказал капитан.
– Мы закончили ликвидацию восточно-прусской группировки противника, и теперь весь фронт идет сюда.
Это была важная новость, и гвардии майор оценил ее значение.
На Одер выходили дивизии Второго Белорусского фронта (войска маршала Рокоссовского). Они имели задачу наступать севернее Первого Белорусского фронта (войск маршала Жукова), своим левым флангом прикрывая правый фланг армий, берущих Берлин.
Конечно, Лубенцов не мог знать о том, что южнее Первого Белорусского фронта перейдет в наступление и Первый Украинский фронт (войска маршала Конева), с тем чтобы позднее частью своих сил ударить по Берлину с юга.
Так сжимался кулак из трех фронтов, который должен был обрушиться на Берлин и завершить войну.
К вечеру гвардии майор получил приказание отправиться на плацдарм для получения данных о противнике на новом участке.
Ординарец, ефрейтор Каблуков, быстро оседлал лошадей. Молоденький расторопный парнишка, он выполнял свои обязанности старательно и толково, но не добился пока ни одной похвалы от гвардии майора: Лубенцов слишком хорошо помнил Чибирева.
V
Они ехали шагом, так как у Лубенцова еще болела нога. Вороной конь гвардии майора, Орлик, все порывался перейти на рысь, но, сдерживаемый седоком, вынужден был идти шагом, видимо, немало удивляясь странной прихоти хозяина.
Они вскоре въехали в огромный лес, называвшийся "Форст Альт Литцегерике" по имени маленького городка на его западной опушке. Обычный немецкий лес с высаженными в военном порядке и даже пронумерованными елями и соснами в эту апрельскую безлунную ночь казался диким и непроходимым. В ветвях деревьев что-то несуразное бормотал сердитый ветер, провожая, как соглядатай, всадников. В темноте порой вырисовывались очертания машин, бронетранспортеров, пушек и танков, укрытых хвоей и притаившихся в напряженном ожидании на лесных просеках.
Здесь тоже, видимо, готовились к переходу на плацдарм.
По мере приближения к Одеру все громче и раскатистей раздавалась артиллерийская канонада. Сначала глухая и отдаленная, она вскоре превратилась в беспрерывный вой, заглушавший шум ветра и выбивший из головы все мысли, кроме мысли о смертельной опасности. Однако эта мысль, как ни была она тошнотворна, не могла ни на минуту остановить никого в этом лесу. Вой становился все яростней, потом он прекратился, чтобы через пять минут разразиться вновь с еще большей силой.