Весна сорок пятого
Шрифт:
– Разрешите, товарищ командир, я их оттуда турну?
Покусал командир зубами свой рыжий ус.
– Давай, Колечко. Выручай.
А из-за угла не высунься, поливают фрицы! Они ж не знают, что его пуля не берет, убить могут ненароком.
Тогда вышиб Колечко прикладом стекло в окне и влез в чью-то квартиру. Стол стоит, диван, буфет. Фото на стене висят, да рассматривать времени нет. Попал в коридор. А там на полу женщина сидит в зимнем пальто, вся платками укутанная, на голове - котелок чугунный, а к животу полотенцем большая чугунная сковорода привязана.
Колечко
– Чего это вы, бабуся, обрядились?
– Так стреляют же!
– ответила "бабуся" звонким девичьим голосом.
– Это точно!
– подтвердил Колечко.
– Где тут у вас выход во двор?
"Бабуся" поднялась с пола, взяла его за руку и, пригибаясь на всякий случай, провела за собой во тьму. Чего-то грохнулось, то ли таз, то ли корыто.
– Я вам стекло вышиб. Извиняйте. Вернусь - починю.
"Бабуся" вывела его на лестницу, пропахшую кошками.
– Эта дверь на двор.
– Спасибочки.
Колечко выглянул во двор. Пусто. Ринулся к подворотне. Теперь улицу перескочить. Фрицы на крыше противоположного дома. Эх, была не была! Выскочил на улицу и, петляя по-заячьи, рванул на ту сторону. Потом по лестнице вверх, по сбитым цементным ступеням. Этаж, второй, третий… Двери на чердак, верно, снарядом снесло. Во как разворочено!
Высунулся в чердачное окно. Вот они, голубчики. Двое. Устроились, гады! Поднял автомат. Жмет на спуск. Что за дьявольщина! Не стреляет. Патронов нет. Весь боезапас расстрелял!
А у этих есть! Вон, целый ящик рядом. Выскочил Колечко на крышу - и к пулеметчикам. Пулемет ногой шибанул. Фрицев схватил за шкирки, как щенков паршивых, приподнял - откуда и сила взялась!
– толкнул вниз. Один успел за Колечко ухватиться. И пришлось Колечко вместе с фрицами вниз с крыши лететь. Фрицы насмерть расшиблись. А Колечко ноги вот сломал. Обидно.
– И Серый Гитлера за глотку схватит, - сказал Толик и крикнул собаке: - Гитлер капут!
Гав-гав, - свирепо откликнулся Серый.
Раненые засмеялись.
– Собака, а соображает, - сказал дядя Костя одобрительно.
– Ну-ка, Толик, сверни-ка мне. Кисет в кармане.
Толик достал из кармана дяди Костиного ватника затейливо расшитый цветными нитками кожаный кисет. В нем лежали аккуратно сложенный газетный лист, коробок спичек и крупнорезанная темно-зеленая махорка. Ловко свернул длинный фунтик из кусочка газеты, сломал его пополам, насыпал махорки, сунул в приоткрытый дяди Костин рот. Чиркнул спичку. Дядя Костя зажал "козью ножку" меж перебинтованных рук. Он был танкистом. В танк ударил фашистский снаряд. Танк загорелся. Открыли нижний люк. Командир приказал уходить, а сам прилип к пушке, завертел башней, потому что к горящему танку полным ходом шли два танка противника, а за ними бежали автоматчики. И никто не покинул машину, не оставил командира. Стреляли, пока задыхаться не начали. Один немецкий танк завертелся на месте, теряя гусеницу. Второй тоже остановился и задымил. Автоматчики повернули назад.
Уж как дядя Костя оказался на земле возле танка, вытащил его кто или сам выполз, он не помнил.
Дядя Костя выжил. "Против закона природы", - сказал врач. Днем это был общительный добрый человек, а по ночам стонал и скрипел зубами. Видно, долго еще будет задыхаться дядя Костя в синем дыму горящего танка.
В двери, ведущей со двора на кухню, появилась Злата в белом халате и стоптанных туфлях на босу ногу. Волосы прихвачены белой косынкой.
Раненые примолкли. И Злата стояла молча, на бледном усталом лице синели глаза. Катерина бросилась к ней, прижалась. Злата погладила ее плечи.
– Ты что, Злата?
– тихо спросил Толик.
Злата всхлипнула и отвернулась, прижалась лбом к притолоке.
– Василь?
– Толик поднялся с ящика, глядел напряженно, будто готовился к драке. К нему подошел Серый, шерсть на холке стояла дыбом.
– Видит он, видит… - сквозь всхлипывания сказала Злата.
Раненые загалдели, заговорили все разом. Толик подошел к Злате.
– Так чего ты ревешь, Крольчиха?
– Так… От радости… - Она наклонилась, поцеловала Катерину. Та отерла Златины слезы со своей щеки.
– Куцый сказал, что Василю новые глаза прибинтовали вместо старых. Прижились, значит?
– Дурак твой Куцый, - засмеялась Злата сквозь слезы.
– Свои У Василя глаза, свои…
– Тогда чего ж ему прибинтовали?
– недоуменно спросила Катерина.
Колечко прихватил костыли, оперся на них, поднялся неуклюже.
– И везет же вашему Василю! У тебя синеглазой сестрички нет? Или подружки? А то мне и потанцевать не с кем!
– А ты отыщи свою, с котлом на голове, - посоветовал дядя Костя.
– Тю!… Я ж не разглядел, что там под котлом.
Раненые засмеялись.
– Идемте, - позвала Злата Толика и Катерину.
– Я вас к Василю проведу.
– Уже можно?
– спросила Катерина.
– Ну, прогонят…
Катерина пошла за Златой, а Толик стал быстро складывать ящики под окном. Доктора он побаивался, а со двора надежней, да и Серого с собой в госпиталь не возьмешь! Он забрался на ящики, поцарапал стекло. Никто не открыл. Он поднялся на цыпочки, прижался к стеклу носом. В щель между занавесок увидел Василя. Тот сидел на своей койке, прижавшись к подложенной под спину подушке. Глаза по-прежнему забинтованы. А напротив на стуле сидела Гертруда Иоганновна, держала в руках тетрадочные листки. Толик уже видел эти листки, письма Петра с фронта.
Три немца шли, не скрываясь, по заснеженной тропе, двое с мешками за плечами, у третьего в руках была свежесрезанная палка, и он опирался на нее. У всех троих на шеях висели автоматы, а полы шинелей для удобства были заткнуты под ремни. Немец с палкой все время посматривал вправо, где тянулся скрытый в кустах телефонный провод.
Немцы не разговаривали, а только перекидывались отдельными словами, тропа шла круто вверх. Внезапно она свернула в сторону. А провод тянулся прямо.