Весна в январе
Шрифт:
Когда нам случалось проходить мимо его мельницы, Черепаха каждый раз просил деда Мирю убить одну лисицу. Лиса эта, по его словам, что ни ночь, уносила у него по курице.
— Как же я ее убью? Откуда мне знать которую? Лис много, по ночам из леса выходит не одна и не две, — отвечал старик.
— Ты останься на вечер посторожить и убьешь ее, — уговаривал его мельник.
— Сделай себе лучше курятник покрепче. Это-то ты умеешь, — советовал ему дед Мирю.
— Курятник у меня хороший, да эта гадина все равно исхитряется туда залезать. Всех кур у меня передушит, — жаловался мельник.
Но старик не хотел
Мы продолжали ходить на охоту в те края то с гончими, то с одной Зымкой — за каменными куропатками и вальдшнепами. Каменные куропатки попадались недалеко от реки, в голой, каменистой местности. По утрам, до рассвета, они подавали голос с высоких известняковых скал: «Ки-ки-кик! Ки-ки-кик!» — и их металлический щебет заставлял Зымку настораживать уши. А вальдшнепов мы искали на дубовых вырубках, где были старые, гнилые пни.
Однажды во время охоты пошел дождь, и мы завернули на мельницу обсушиться и переждать непогоду. Мельник встретил нас холодно.
— Ну, как лисица? Приходит? — спросил дел Мирю.
— И не говори… Две недели назад унес всех кур домой, да старуха моя не соглашается. Двор, говорит, мал, цветы ее клюют. Позавчера принес их обратно, и за ночь петуха не стало. А ведь они под крышей были, в сукновальне, — рассказывал нам дед Петко, раздосадованный и огорченный.
— Как же лиса туда залезла? — удивился старик.
Мельник пожал плечами:
— То-то меня и убивает, что я понять не могу. Хоть бы узнать, что это!
— Может, хорек?
— Нет, не хорек. Хорек унесет голову, а остальное зарывает. Нет, не хорек.
— А перья оставляет? — спросил дед Мирю.
— Оставляет, но мало. И не поймешь, когда она тащит куру. Только услышишь — закудахтала, выйдешь — одной уже нет. И куда она ее уносит, черт ее знает!
Дед Мирю задумался.
— А собака? Не лает? — спросил он.
— Лает иногда, да что она сделает? А может, она и не на зверя лает. Вроде редко голос подает, — объяснил Черепаха.
Дождь упорно не переставал. С широкой стрехи бежали струйки, срывались крупные капли. Сквозь шум дождя слышался грохот двух жерновов, от которых старое здание ходило ходуном. Пахло нагретым зерном и дымом от очага — в жилой комнатке горел огонь. Над лесом пополз туман.
— Из сукновальни унесла, говоришь? Ну-ка, покажи мне, где спят куры, — сказал дед Мирю.
Дядя Петко повел нас на сукновальню. Вход в нее был прямо из мельницы, которую отделяла от сукновальни только одна стена. Мастерская сейчас не работала, и крестообразный молот, сделанный из двух толстых балок, был угрожающе приподнят, словно только того и ждал, чтоб вода привела его в движение и он тяжело бухнул бы в канаву. Сырые стены казались страшными, словно стены какой-нибудь средневековой камеры пыток. Несколько толстых балок, покрытых мучной пылью и паутиной, поддерживали сложенную из заплесневелой черепицы крышу.
Мельник показал, где спят куры. Серые глаза старика обежали стены и остановились на балках. Он попросил лесенку, прислонил ее к одной поперечине и долго там что-то рассматривал.
— А кошка у тебя есть? — неожиданно спросил он.
Дядя Петко почесал затылок.
— Была, да что-то не прижилась. Убежала в город. Думаю на днях взять котенка. А почему ты спрашиваешь? — ответил он.
Дед Мирю продолжал
— Ружье… принеси ружье!
Я помчался в комнату и дрожащими руками схватил прислоненную к стене двустволку.
— Иди сюда, посмотри, кто жрал кур дядюшки Петко, — сказал он и подал мне руку, помогая взобраться на лесенку.
На балках было видно множество круглых следов. Они вели к задней части крыши, под которой находилась жилая комната. В обмазанной глиной чердачной клетке спиной к нам лежало какое-то животное, выглядевшее издали серым клубком. Оно лежало у самой трубы и, очевидно, не подозревало, что за ним наблюдают.
Дед Мирю вскинул ружье и прицелился. Треск выстрела заглушил на миг грохот жерновов. На чердаке что-то зашипело, завозилось, и перед самой дверью комнатки на пол тяжело плюхнулся большой дикий кот с пышным полосатым хвостом… Быть может, он пришел сюда из окрестных лесов, где дикие кошки попадались, хотя и редко. Склонность к комфорту и лени, заставившая его предков тысячелетия назад прийти в человеческое жилье, привела его на старую мельницу. Он привык к людям. На чердаке мы нашли настоящую перину из куриных перьев — чудесное ложе, которое устроил себе незваный гость.
— Видишь, от кого сбежала твоя кошка? — сказал дед Мирю, приподымая кота за задние лапы и ища глазами какой-нибудь гвоздь, на который он мог бы его подвесить, чтобы снять шкуру.
Черепаха не переставал охать и ахать.
— Вот ведь что спало над моей головой, ты подумай! — приговаривал он. — Как он меня не сожрал, как не придушил ночью? Ну, Мирю, ну, старина, ты меня от смерти спас! Чем мне тебя угостить, как отблагодарить тебя?
— Ладно, ладно, — смеялся старик. — Или мало ты его кормил да привечал? Смотри, какую шкуру он наел на твоих курах. Она мне и будет наградой…
ЛИСА С БУБЕНЧИКОМ
Дед Мирю ставил в лесу капканы. У него их было несколько — и побольше и поменьше. Большие он ставил на лисиц, а малые — на куниц, белодушек и хорьков.
Осенью, когда шкура у зверя особенно хороша, мы каждый раз, отправляясь на охоту с гончими, прихватывали с собой и капкан. Старик ставил капканы в заранее намеченных местах — или на маленькой, едва заметной тропке, набитой зверем, по которой не проходили ни люди, ни скот, или у какой-нибудь межи, неподалеку от лесной опушки. Он вырывал ножом гнездо для капкана, заставлял меня тщательно собирать выкопанную землю и относить ее подальше. Потом он пристраивал капкан, разводил дуги, настораживал их и засыпал капкан сухими листьями и мелким хворостом, так что и самый опытный глаз ничего не мог бы заметить. В качестве привады он клал дохлую курицу или какую-нибудь маленькую птичку. Когда все бывало готово, дед Мирю доставал из мешка пузырек с пахучей жидкостью и брызгал ею вокруг, чтобы забить запах наших следов и привлечь зверька к тому месту, где поставлен капкан. В пузырьке старик держал рыбьи головы или отвар каких-то трав.