Весна Византии
Шрифт:
Горячее вино оказалось необычайно крепким. Позже Годскалк припоминал все происшедшее лишь отрывочно. От жилища скульптора у него в памяти сохранился запах масла, земли, каких-то минералов и насекомых; он помнил блеск мраморной пыли, покрывавшей табуреты и скамью, на которой он сидел, белую заскорузлую тряпку и инструменты у дверей. Он помнил закрытые ванночки, от которых шел запах клея и воска; помнил, как Николас остановился рядом с ящиком, полным разноцветных тканей, и смотрел на свернутые в трубочку наброски. Еще там был глиняный кувшин с карандашами, связка кистей, стена, завешанная ножницами, молотками, пилами, и другая, к которой были
– Вот так и сиди, - велел ему скульптор.
Фламандец встрепенулся.
– Это гонорар маэстро за то, что ты взял его голову, - пояснил Джон Легрант.
– Он хочет тебя нарисовать. А тем временем мы можем поговорить. Пить ему позволено?
– Нет, - рявкнул скульптор.
– На одном колене, с поднятой рукой… вот так… Джон, дай мне мел. Гиберти! Брунелески! Нет сейчас, он не шелохнется и не выпьет ни капли, пока я не закончу. И снимите с него рубаху. Я сказал что-то смешное?
– Да, - подтвердил отец Годскалк.
– Не так давно мы спорили с этим юношей по поводу одежды.
Он стянул рубаху с новоявленной модели и повесил ее рядом с львиной шкурой.
Вид у Николаса был покорный, но не слишком смущенный. Если правда все, что рассказывали о его похождениях в Брюгге до женитьбы, то он, должно быть, прекрасно сознавал свою физическую привлекательность.
Годскалк вновь уселся и взял протянутую Легрантом кружку с горячим вином.
– Не обращайте на маэстро внимания, - заявил шотландец.
– Они с Брунелески и Гиберти вместе работали над осадными планами для Лукки. Они прекрасно понимают друг друга. И Микелоццо тоже. Они хотели повернуть реку и затопить город… Но, разумеется, угол оказался неверным.
– Что?!
– скульптор даже рисовать перестал.
– Ах ты, смердящее животное!
– Не останавливайтесь, просто скажите мне, где план. Я положу его на пол рядом с Николасом, и проверим, сможет ли он определить ошибку.
В том, что последовало за этим, Годскалк не принимал никакого участия. Спор перешел от крепостных укреплений к пушкам, а оттуда перекинулся на корабли. Джон Легрант вновь наполнил бокалы. Мастер рисовал, они обсуждали оснастку трирем и парусников. Снаружи дождь прекратился, а затем пошел вновь. Скульптор взял блокнот на вытянутую руку и наконец объявил:
– Ну, вот и все.
– Теперь можешь пошевелиться, - сказал Джон Легрант.
– Это вряд ли, - отозвался Николас.
– Если у вас есть крюк в стене, можете меня на него повесить. Когда вы уехали из Абердина?
– Давным-давно, - ответил математик. Он наполнил еще один бокал, а Николас принялся растирать спину.
– Я прежде возил соль и рыбу в Слёйс… Одно цепляется за другое… Ты собираешься в Трапезунд. Зачем?
Фламандец взял бокал и, не вставая с пола, торопливо осушил его до дна.
– Мне показалось, это хорошая мысль. Распространить влияние компании…
– Это я знаю, - перебил
– Но лично ты - почему?
– Лично я - чтобы распространить свое влияние, - ответил Николас.
Скульптор хмыкнул.
– Джону этого недостаточно. Шотландцы любят точно знать, на каком они свете. Овечье дерьмо! Музыканты с бычьими пузырями!
Годскалк видел, что Николас задумался, и попытался предугадать, как тот поступит.
С того самого момента, как вообще было упомянуто имя Джона Легранта, скорее всего, фламандец разыскивал этого человека. На платформе, едва лишь признав скульптора и вспомнив о его связях с Мартелли, он решил, что и Легрант вполне может оказаться где-то поблизости, - и с дьявольской ловкостью выманил того из засады, чтобы заставить принять участие в своих планах.
Это ему удалось. Он получит своего шкипера - теперь в этом уже не было сомнений. Хотя, конечно, если сейчас он даст неправильный ответ - то все испортит… Джон Легрант немигающе смотрел на Николаса. У него были прозрачные глаза, рыжие брови и веснушки, и сухая кожа, прорезанная морщинами.
– Если уж мне предстоит иметь дело с сосунком, - заявил он, - я хочу знать, откуда у него возьмется сила воли. И я хочу знать, как он поступит, если все полетит в тартарары. Ты считаешь, что перерос Брюгге?
Николас покачал головой.
– Нет, я надеюсь вернуться.
– В таком случае, где же та морковка, которая тянет за собой осла?
– поинтересовался шотландец.
– Хочешь добиться славы? Сражаться за Христа против турков? Ищешь богатства? Власти? Желаешь получить свободу и торговую лицензию? Любишь риск и приключения? Или не хочешь ничего, а лишь делаешь то, что велят другие? Выбирай.
– Все причины разом, - ответил Николас.
– И еще одна. Как и ты сам, я люблю разгадывать загадки. Кто-то пытается мне помешать.
В этот самый момент снаружи послышался яростный стук в дверь. Скульптор, пробормотав что-то неразборчивое, поднялся, чтобы открыть. Снаружи оказался римский солдат. Завидев Годскалка и Николаса, он вздохнул с облегчением.
– А, вот вы где.
Разумеется, это был Юлиус. Фламандец обратился к скульптору:
– Маэстро, простите, этот человек из нашей компании. Что-то случилось?
– Вы все пропустили!
– воскликнул стряпчий. Он поклонился скульптору, покосился на Легранта и вновь уставился на Николаса.
– Прямо посреди виа Ларга, перед палаццо Медичи! Большая платформа, на которой был леопард, негритенок и Пагано Дориа - Дориа!
– и все его друзья в желтом бархате… Подвода неожиданно застряла, а задняя налетела на нее. Лошади вырвались из упряжи и бросились через двор палаццо, сшибая копытами скульптуры и барельефы. Дориа вопил, как резаный, и все вокруг кричали, а леопард…
– Напал на кого-нибудь?
– Годскалк поднялся с места.
– Нет, просто обмочился, - сказал Юлиус.
– Пару галлонов, наверное. Люди от страха разбежались.
– Платформу сооружали превосходные плотники из компании Медичи. Что же могло случиться?
– изумился скульптор.
– А ведь это могла быть и наша подвода!
– Могла быть и наша, - подтвердил Николас.
– Как знать? Может, кто-то вчера ночью слегка повредил ось…
– Николас… - угрожающе начал священник.
– Кстати о Трапезунде, - продолжил тот.
– Вот еще одна причина, я только что о ней вспомнил. Мне очень бы хотелось попасть туда, чтобы насолить Пагано Дориа.