Весна Византии
Шрифт:
Прошел еще час.
Понемногу в гавани опять воцарилась тьма, если не считать серых клубов дыма, по-прежнему валивших от галеры. На борту люди теперь трудились при свете масляных ламп, пробираясь между горами мусора и золы. Они разгребали обломки, вырубали самые опасные участки и пытались оценить нанесенный ущерб. Один из пропавших членов команды был наконец обнаружен: обгоревшая плоть и кости среди тюков лучшей шерсти Шаретти… И остатки лампы рядом с ним… Шерсть превратилась в гору опаленных блестящих черных чешуек; сладковатый дым висел, подобно туману.
Вскоре после этого
В капитанской каюте было дымно, но огонь здесь ничего не повредил, если не считать стола, ковра и занавесок. Обгорелая ткань по-прежнему усеивала все вокруг. Доспехи и оружие, висевшие на крюках, вбитых в стену, были теплыми на ощупь и перепачканными в саже. Здесь Николас со своими спутниками постарался устроиться с относительным удобством, а Лоппе принес им похлебку, лепешки и вино.
Последним в каюту вошел Тоби, в испачканной рубахе, но с чистыми руками, оглядел этих перемазанных паяцев и что-то проворчал себе под нос. По счастью, кроме ожогов, ни у кого не было иных ранений. Из людей больше они не потеряли никого. Для двоих солдат, попавших под мачту, Тоби ничего не смог сделать. Одного матроса, видимо, сшибло за борт, и его так и не нашли. Ну и, наконец, среди погибших оказался моряк, который, судя по всему, взял зажженную лампу и забрался в самый теплый уголок трюма, а там напился допьяна и заснул, - отчего и произошел пожар.
Дела, разумеется, обстояли скверно, но могло быть и хуже. Благодаря тому, что в качестве балласта использовался песок, тому, что шерсть горит довольно медленно, а также благодаря некоторым другим причинам, корабль пострадал не так уж сильно. Он по-прежнему держался на плаву и не пропускал воду. Правда, пока невозможно было судить, что уцелело из груза и что нуждалось в починке. До рассвета им предстояло еще немало работы. Все знали это и потому предпочитали помалкивать. Огонек единственной лампы слабо моргал, бросая отблески на лица. Николас, сидевший в тени с миской похлебки в одной руке и с пером в другой, делал какие-то записи. Заметив это, Тоби тут же задался вопросом, сохранились ли учетные книги компании? Юлиус также пристально следил за Николасом, но говорить со стряпчим лекарю сейчас не хотелось. А затем Легрант потянулся и вслух произнес то, что было у всех на уме:
– Ну, могло быть и хуже. Через неделю мы опять выйдем в море.
Асторре заворчал. Лицо его с обгоревшими бровями казалось непривычно голым.
– Когда солдату говорят оставаться на борту, он подчиняется, но стоит сказать так моряку, и он спешит залить печаль вином, а затем опрокидывает лампу. Дешевле было бы отпустить их на берег.
Никто не ответил. Тоби взглянул на Николаса, а тот, словно только что расслышав слова Легранта, вскинул голову.
– Неделю? Нет. Мы должны отплыть уже через день.
Остальные
– Невозможно, - безучастно возразил шкипер.
Николас не сводил с него взгляда.
– Почему же? Мы получим всю необходимую помощь. Мы сможем купить все, что требуется, в местном арсенале, а затем заменим, что нужно. Купим готовое, если сможем. К концу дня мы соберем все материалы для починки, погрузим их на борт вместе с рабочими и отплывем. Мы же не парусник, а галера. Нам нужен только мореходный корпус, достаточное количество лавок для гребцов и целые весла. Если ты не способен раздобыть это за день, то я справлюсь сам.
Джон Легрант поморщился.
– Да, а для плота нужно еще меньше. Что ты об этом скажешь?
Они с Николасом взирали друг на друга напряженно, но без особой враждебности.
– Ладно, я слегка преувеличил, - признал наконец фламандец.
– Но не намного.
– Это ты так думаешь, - возразил рыжеволосый шкипер.
– Позволь объяснить тебе кое-что. Я могу сделать так, что этот корабль на веслах выйдет из гавани через двадцать четыре часа и не зачерпнет ни капли воды. Но пересекать Эгейское море в марте? Это безумие!
– Я спешу, - заявил Николас. Сдвинув лампу на край стола, он швырнул рядом свои записи.
– Двадцать четыре часа.
– Почему?
– поинтересовался шотландец. Он взял пергамент, но даже не взглянул на него.
Тобиас Бевентини также не стал смотреть записи Николаса, потому что все прочел у того на лице. Он сомневался, что другие в состоянии это заметить, - под слоем сажи и ожогами.
Сам он ошибся даже дважды, - а вот Годскалк оказался прав. Несмотря на то, что на берегу он поначалу растерялся, Николас сумел собраться с силами и справился с огнем. Как правило, тяжелый труд помогает отвлечься от иных забот, но сейчас, глядя на бывшего подмастерья, Тобиас Бевентини понял, что ни на единое мгновение тот не забывал о главном. Лишь одна мысль по-прежнему занимала его. И теперь, в ответ на вопрос шотландца он сказал:
– Почему я так тороплюсь? Мне нужно о чем-то поговорить с Пагано Дориа, и ему это не понравится. Не понравится настолько, что он, вероятно, снимется с якоря. А если он попытается уйти, то я должен его обогнать.
Я. Не «мы», как прежде… И голос был совсем другой, чем тот, к которому они привыкли. Судя по лицу Легранта, он пока еще ничего не понял. Тоби, уже готовый по первому слову Николаса выступить в его защиту, внезапно осознал, что тот вполне мог и вовсе забыть о его существовании. Внезапно послышался голос Лоппе:
– Мессер Никколо?
– Единственный из всех он называл Николаса этим итальянским именем.
– Дым расчистился. Парусник покинул гавань.
Ночной холод ворвался в распахнутые двери, когда Николас выбежал наружу. Остальные также последовали за ним. Юлиус толкнул Тоби под локоть.
– Что там на берегу?
– Потом, - коротко бросил лекарь и подошел к борту.
И правда, на месте, где недавно находился корабль, сейчас плескалась чистая вода, отражавшая огни на причале. Моряки с «Дориа» помогли им потушить пожар, а затем потихоньку исчезли под прикрытием дыма и темноты.