Веста, дочь медведя
Шрифт:
– Вас, баб, не понять! Отстань, Матрена, спать охота. Печалится-перепечалится!
Женщина грустно вздыхала, шептала в ночную темноту молитвы и искренне надеялась, что после того, как Алешка женится, дочкины слезы, наконец, высохнут…
***
Осень пролетела быстро. Пришла зима. Любаша смотрела в маленькое оконце на хлопья снега, плавно кружащиеся в воздухе, и думала о том, что еще вчера на землю упал первый желтый лист, а сейчас уже все кругом покрыл снег.
Застелив постель, Любаша села и посмотрела на свой округлившийся живот. Совсем недавно
Любаша так никому и не рассказала о том, что с ней случилось в лесу. Сначала она остро переживала свою боль, потом ей было нестерпимо стыдно, а позже, когда чувства притупились, она уже не могла выдавить из себя то, что крепко-накрепко заперла внутри себя…
Встав с постели, Любаша подошла к большому сундуку, в который маменька собирала ее приданое, открыла тяжелую крышку, достала оттуда кусок ситца, отрезала от него длинную, широкую полосу и, обмотав выпирающий живот, туго затянула ткань, завязала концы узлом.
– Любашка, поднеси горшок, раз уж ты тут, – прошепелявила бабушка, приподнимаясь на подушках.
Любаша вздрогнула, быстро натянула на себя исподнюю рубаху и испуганно оглянулась на старуху. Но та смотрела поверх Любашиной головы полуслепыми глазами и протягивала дрожащую руку в ожидании ночного горшка.
Любаша прижала ладонь к груди, в которой отчаянно громко билось сердце, достала из-под лавки горшок и подала его бабушке.
***
В один из морозных зимних дней к Любаше пришли сваты. Вот так просто – свалились, как снег на голову, даже маменька ахнула от удивления. Потом выяснилось, что это отец заранее похлопотал, а дома предупредить забыл. Несколько дней назад он встретил в соседнем селе старого товарища и за очередной стопкой самогона выяснилось, что у обоих дети – на выданье.
Мужчина, уже сильно захмелевший к тому времени, решил, что хватит дочери сидеть на его шее – надо отдать ее замуж, и все тут. Да и с товарищем породниться семьями – святое дело.
Любаша за столом сидела бледная, молчаливая, на вопросы лишь кивала головой или растерянно пожимала плечами. Изредка она искоса поглядывала на парня, который даже не догадывался о том, что под просторным сарафаном Любаша прячет живот, который увеличивался в размерах день ото дня. Ей было жаль и себя, и парня, который тоже время от времени поглядывал на нее с любопытством.
– Немая у вас невеста что ли? – не выдержав, спросил отец жениха, – ни слова за весь обед не проронила!
– Скромная, – гордо сказал отец, подошел к Любаше и положил широкую ладонь на ее плечо, – это и хорошо. Слова поперек мужу не скажет, все стерпит. Такой и должна быть жена.
Любаша сглотнула комок подступивший к горлу, встала и, извинившись, выбежала из кухни на улицу в одном платье. Забежав за хлев, она упала на колени, и ее стошнило. Обтерев снегом
В голове была пустота – густой туман, в котором не было ни одной мысли. Ей бы уже всерьез задуматься о том, что делать дальше, как выпутаться из клубка, в который спуталась вся ее жизнь, но она все время откладывала это на потом.
И вот, это "потом" наступило – свадьбу назначили на конец апреля.
***
Любаша собралась с духом, закусила губу и постучала Аньке в окно. Под конец зимы вдруг наступил лютый холод – маленькие окна Анькиного дома были сплошь разрисованы причудливыми морозными узорами. Между кудрявыми завитками на стекле Любаша увидела глаза подруги, высматривающей, кто к ней пожаловал. Увидев Любашу, улыбка на лице девушки сменилась разочарованной гримасой.
– Я думала, что это Петька, – сказала Анька, запуская в дом Любашу и облачко морозного пара вместе с ней, – батя нам разрешил вместе на вечорки ходить. Любашка! Ты же не знаешь! У нас с Петькой свадьба будет в летом!
Любаша улыбнулась подруге, она уже позабыла, как весело и хорошо им дружилось, и сейчас воспоминания о прошлой жизни накатили на нее, заставив глаза наполниться слезами.
– Любаш, а ты чего плачешь? – изменившись в лице, спросила Анька.
Любаша покачала головой, вытерла слезы.
– От счастья за тебя. Ну и еще от того, что соскучилась сильно.
Анька обняла Любашу – так крепко, что обеим стало трудно дышать. Так они стояли несколько минут, пока с улицы в дом не зашел отец Аньки и не гаркнул на них:
– Чего тут столпились? Места в избе больше нету что ли?
Анька схватила Любашу за руку и потянула в свою комнату. Там, при свете тусклой лампадки, подруги перешептывались – Аньке много чего хотелось рассказать подруге. А когда пришел черед Любаши рассказывать о себе, она повернулась к Аньке и сказала:
– После того, что я тебе сейчас расскажу, ты, наверное, и знаться со мной не захочешь. Но я больше не могу так, Анька. Не могу в себе держать, тяжко мне. Хочу поделиться своей бедой.
– Бедой? – удивленно выдохнула девушка и придвинулась ближе к Любаше, – Неужели ты из-за свадьбы так печалишься? Мне это… Мама сказывала, что тебя скоро замуж выдают.
Любаша скинула шаль и, уставившись в пол, подняла сарафан. Анька смотрела изумленным взглядом на ее, перетянутый лоскутом ситца, уже сильно выпирающий живот.
– Это… чего это с тобой? Это… как? – казалось, Анька потеряла дар речи от увиденного.
Любаша опустила сарафан – тяжелые складки алой ткани упали вниз. Она подняла с пола свою шаль, прижала ладони к пылающим щекам и заговорила сквозь слезы:
– Я летом братьям ужин поздно относила, через перелесок шла…
– Ну, знаю, там все ходят, – подтвердила Анька, кивая головой.
– Он выскочил из кустов и на меня как накинется! Ну и… все.
Любаша зарыдала, и Анька зарыдала вместе с ней. Услышав шум, в комнату заглянул отец Аньки и махнул рукой, увидев заплаканных подруг: