Весталка. История запретной страсти
Шрифт:
Знатная кампанская фамилия Блоссиев с тех пор, как родина их предков попала в римскую зависимость, неизменно держалась в стороне от политической жизни государства. Однако в Кампании многие ещё помнили, что в прежние времена представители этого рода занимали важные магистратуры. В годы Второй Пунической войны Марий Блоссий, тогдашний кампанский претор, не только благоволил к Ганнибалу, но, говорили, был даже дружен с ним. Нынешние же Блоссии не искали расположения ни самого правителя, ни кого бы то ни было из его фаворитов. Только один из них, Марк Блоссий, известный
В этот предзакатный час на вилле Марка Блоссия царил покой. Давно улеглись хлопоты, вызванные прибытием хозяина имения и встречей гостя: они оба были сейчас заняты оживлённой беседой.
– Надеюсь, отдых на родине заживит в твоей душе те раны, что остались от недавних пережитых волнений, – говорил Марк Блоссий, положив на плечи брата свои загорелые ладони и глядя на него своими блестящими глазами, в которых читалась радость. – Хочется верить, что Фортуна и впредь будет покровительствовать нам.
– Да, мне чудом удалось выпутаться из той ужасной истории, – с ленивой усмешкой отозвался Деций. – Наверное, Август до сих пор рвёт и мечет от бессильной злости. А, может, составляет новый закон, который ограничивал бы возможности жреческих коллегий влиять на решения суда.
– Знаешь, чтобы помочь тебе избежать суда, я попытался разобраться, что же на самом деле случилось в семье той несчастной девушки, – продолжал Марк. – Один из соседей был убеждён, что она покончила с собой вовсе не из-за тебя. За крупное вознаграждение этот человек был готов дать свидетельские показания публично, мы с ним обо всём договорились, но накануне судебного разбирательства он вдруг исчез. Странная история, не правда ли?
– Согласен. Я разбивал сердца женщин, но ни одну из них не доводил до самоубийства...
После этих слов Деций умолк, нахмурясь; Марк, видя, как изменилось настроение брата, поспешил сменить тему разговора:
– Как бы там ни было, всё самое страшное осталось позади! И я искренне рад видеть тебя как прежде беспечным и уверенным в себе.
– Зато в тебе, Марк, я заметил перемену. Что-то случилось?
Марк ответил брату загадочной, только ему одному свойственной улыбкой и, устремив взгляд в сторону заходящего солнца, проговорил:
– Ты не захотел прийти на праздник освящения театра Марцелла. И совершенно напрасно. Знаешь, император был бесподобен.
– Я слышал, там произошло какое-то несчастье, при котором пострадали люди.
– Это всё слухи! На самом деле обошлось без жертв, и никто сильно не пострадал. Разве что Цезарь немного ушибся... Что до меня, та суматоха была мне только на руку. – Марк выдержал паузу и прибавил с той же смутной улыбкой на устах: – Я получил возможность выразить благодарность за твоё спасение и в какой-то мере сам сыграл роль спасителя.
– Что ты говоришь?! – воскликнул Деций, сверкая глазами. – Ты видел её?
– Не только видел, но и говорил с нею, держал её в своих объятиях, дышал её дыханием...
– Клянусь Кипридой, потом ты искал встречи с нею!
– Да, я хотел узнать её
– Говори же поскорее, добился ли ты того, чего желал? – Голос и взгляд Деция выражали одновременно и внимание, и нетерпение.
– Нашу милую девственницу зовут Альбией и живёт она в прелестном светлом доме на южном склоне Капитолия.
– Уж не та ли это Альбия, чей брат погиб в войне с альпийцами? – ещё больше оживился Деций.
– Ты был знаком с её братом?
– Нет. С её братом – нет. Но я очень хорошо знаю его вдову. Впрочем, ты и сам её знаешь. Я говорю о Кальпурнии.
– Вот как! – Марка как будто обрадовало услышанное, а на его лице появилось выражение, которое обычно знаменует рождение новой дерзкой мысли.
– Так что же? – продолжал расспрашивать Деций, сгорая от любопытства. – Она видела тебя?
– Моё появление у её дома вызвало у неё смущение. Румянец, вспыхнувший на её нежных щёчках, и потупленный взор выдали её с головой.
– И это понятно! Наша юная Амата* не привыкла к тому, что её преследуют мужчины, – со смехом произнёс Деций, но, вопреки его ожиданию, Марк не разделил с ним этого ироничного мнения.
Он перевёл взгляд на лицо брата, и улыбка на его губах постепенно растаяла.
– Я не желаю знать, что говорят об этой весталке, но знаю, что ей следовало бы посвятить себя служению иной богине. И ещё я знаю, что сама Венера – если только она существует – не может быть прекраснее этой девушки...
– Что я слышу?! Ты вправду серьёзно увлёкся этой жрицей?
– Насколько могу увлечься кем-нибудь или чем-нибудь.
– Но скажи мне, чем она – на своё или на твоё несчастье – покорила тебя? Она красива, это правда, но ты на своём веку видал и не таких. Что же ты сумел разглядеть в ней такого, чего недоставало тем женщинам, которые пытались удержать тебя? – не унимался Деций в своём искреннем недоумении.
– Ты прав, я знавал женщин неизмеримо красивее... но ни к одной из них я не испытывал такого непреодолимого влечения, какое вызывает у меня Альбия. Есть в ней... в её фигуре, движениях, взгляде, голосе нечто такое... нет, не буду продолжать, ты всё равно не поймёшь... Скажу лишь, что это очень сильное чувство, и оно неподвластно каким-либо рассуждениям или сравнениям, – ответил Марк, и его чёрные глаза вдруг погрустнели.
Братья на время умолкли. Тишину над их головами нарушал лишь лёгкий ветерок, пробегавший в листве деревьев, и ещё трепет птичьих крыльев.
– Клянусь светом Геспер*, я тебе не завидую, ибо увлечься жрицей, давшей обет целомудрия, это всё равно что влюбиться в Диану, – снова заговорил Деций, в сомнении покачав головой. – Ты должен бы знать, что эта крепость неприступна.
– Разумеется, штурмом её взять нельзя. Добродетель требует дипломатии – это её единственный недостаток и вместе с тем величайший соблазн. Однако любой крепостью, какой бы неприступной она не казалась, рано или поздно можно овладеть – нужно лишь применить верную тактику, – отозвался Марк, и в глазах его снова блеснули весёлые искорки.